– В чем дело, Расс?

Парнишка тычет в меня пальцем.

– Этот старикан пытался промылиться без билета.

– Промылиться! – восклицаю я, пылая праведным гневом.

Едва взглянув на меня, управляющий поворачивается к парнишке.

– Ты что, Расс, совсем сдурел?

Расс хмурится и опускает глаза.

Управляющий с благосклонной улыбкой обращается ко мне:

– Сэр, я буду счастлив видеть вас на нашем представлении. Может быть, вы предпочтете кресло‑каталку? Тогда нам не придется искать для вас место получше.

– Я бы не отказался, спасибо, – отвечаю я, чуть не плача от облегчения. Перепалка с Рассом вывела меня из себя: неужели я проделал весь этот путь для того, чтобы меня завернул подросток со шпилькой в губе? Страшно подумать. Но теперь‑то все в порядке. Я не только добрался до места назначения, но, быть может, меня еще и посадят у манежа!

Зайдя за шатер, управляющий возвращается с обычным больничным креслом‑каталкой. Он помогает мне сесть и везет ко входу, а я наконец позволяю своим ноющим мышцам расслабиться.

– Не обращайте внимания на Расса, – говорит он. – Несмотря на всю эту мишуру, он хороший мальчик, пусть и не без странностей: представляете – пить пьет, а отливать не отливает.

– В мое время за билетной стойкой работали одни старики. Так сказать, конец пути.

– Вы служили в цирке? – спрашивает он. – А в каком?

– Даже в двух. Сперва в «Самом великолепном на земле цирке Братьев Бензини», – гордо отвечаю я, смакуя каждый слог, – а потом у Ринглингов.

Кресло останавливается. И вот он уже вновь передо мной.

– Как, вы работали у «Братьев Бензини»? А в каком году?

– Летом 1931‑го.

– И вы были там во время той самой паники?

– А то как же! – восклицаю я. – Черт возьми, в самой гуще событий. Прямо в зверинце. Я был цирковым ветеринаром.

Он недоверчиво на меня таращится.

– Не может быть! Если не считать пожара в Хартфорде и железнодорожной катастрофы, погубившей цирк Гагенбека‑Уоллеса, это ведь самое известное из цирковых бедствий всех времен и народов.

– Да, это было нечто. Я помню все как вчера. Черт возьми, я помню все лучше, чем вчера!

Он моргает и протягивает мне руку:

– Чарли О'Брайен Третий.

– Якоб Янковский, – представляюсь я, пожимая ему руку. – Первый.

Чарли О'Брайен смотрит на меня долго‑долго, прижав к груди руку, словно давая обет.

– Мистер Янковский, мы немедленно отправляемся в шапито, иначе вы ничего не застанете. А потом прошу вас оказать мне честь выпить со мной в моем вагончике. Вы ведь живая история! Неужели я услышу о той катастрофе из первых уст? В общем, рад буду видеть вас у себя после представления.

– Я с удовольствием, – отвечаю я.

Он вытягивается во фрунт и возвращается за кресло.

– Стало быть, договорились. Надеюсь, представление вам понравится.

«Прошу вас оказать мне честь!»

Он везет меня прямо к манежу, а я благостно улыбаюсь.

ГЛАВА 25

Представление закончилось – просто восхитительное представление, скажу я вам, хотя и без размаха «Братьев Бензини» и тем более Ринглингов, но это и понятно: туг нужен целый поезд.

Я сижу за пластиковым столиком в потрясающе оборудованном доме на колесах, потягиваю не менее потрясающий виски – «Лафрог», если мне не изменяет память, – и разливаюсь соловьем. Рассказываю Чарли обо всем подряд: о родителях, о романе с Марленой, о том, как погибли Верблюд и Уолтер.