Изменить размер шрифта - +
Этот голос, который показался детям нежнейшим и мелодичнейшим голосом на свете, произнес лишь две коротких фразы:

— Спасите ее. Мы очень скоро умираем в неволе.

Фрэнсис посмотрел вниз и успел заметить нечто живое — отчасти белое, отчасти зеленое и темно-коричневое, — стремительно исчезнувшее под камнем, на котором стояла Мэвис. Теперь уже никто не держал его за ногу.

— Ну и дела, — растерянно пробормотал он, только сейчас наконец переведя дыхание. — Ты слышала?

— Еще бы не слышать!

— Это не могло померещиться нам двоим одновременно. Жаль, что мы не узнали, кого именно надо спасать, где и каким образом…

— Как ты думаешь, чей это был голос? — спросила Мэвис.

— Русалки, конечно, чей же еще?

— Значит, волшебство все-таки началось…

— Русалки — это не волшебство, — сказал Фрэнк со знанием дела. — Это обычные живые существа, ничуть не волшебнее летучих рыб или каких-нибудь там жирафов.

— Но она появилась, когда ты читал стих про Владычицу моря.

— Да, но Владычица моря вовсе не была русалкой, — уверенно заявил Фрэнсис. — Они обе живут под водой, но Владычица — это одно, русалка — совсем другое, и не надо смешивать две совершенно разных вещи. Идем, нам давно уже пора быть дома.

— А почему бы ей иногда по собственному желанию не превращаться в русалку? — предположила Мэвис. — Ведь она наверняка может изменять облик.

— Гм, пожалуй, ты права. Почему бы и нет, в конце концов? Представь, если с нами и впрямь говорила Владычица моря, обернувшаяся русалкой — с ума можно сойти! Тогда меня больше ничто уже не удивит… Хотя, погоди, тут выходит загвоздка — ведь их было две: одну мы только что слышали, а вторая находится где-то в неволе. Какая же из них Владычица? Я всегда полагал, что Владычиц не может быть больше одной…

Беседуя таким образом, они вернулись к тому месту, где осталась их обувь. Мэвис присела на камень и, подняв с земли свои вывернутые наизнанку чулки, задумчиво произнесла:

— Я, конечно, не думаю, что нам это померещилось, однако я слышала о всяких научно доказанных чудесах вроде обмана слуха и зрения. И потом, ведь бывают такие фокусы — взять хотя бы индийских факиров, — когда сразу многим зрителям чудится одно и то же. Помнишь, дядя Фред рассказывал нам о фокусе, который называется… как же он называтся?

— Не важно, как он там называется, — сказал Фрэнсис, возившийся со шнурком ботинка, — но я твердо знаю одно: если мы и дальше будем делать вид, будто ничего особенного не случилось, мы потеряем, возможно, единственный в жизни шанс прикоснуться к настоящей — не научной и не факирской, а самой настоящей волшебной магии. Вспомни, как поступают в таких случаях люди из книжек. Они просто говорят: «Похоже, тут не обошлось без какого-нибудь колдовства!» и больше не ломают над этим голову, притворяясь, будто их мучают ужасные сомнения. Магия действует только тогда, когда в нее верят, иначе это была бы не магия, а… а… словом, черт знает что!

— Тетя Дороти однажды сказала мне, что волшебство похоже на карточный домик, — вставила Мэвис. — Стоит в нем хоть чуточку что-то нарушить, и чудо сразу же исчезает.

— Вот-вот, именно это я и пытался тебе втолковать. Мы ведь с самого начала чувствовали, что в этом деле замешана магия. Неужели теперь, когда чудо действительно произошло, мы упустим такую шикарную возможность? Да ни за что на свете!

Они закончили обуватьсяи и поднялись на ноги.

— А как насчет младших? — спросила Мэвис.

Быстрый переход