|
Сомнений не было — именно здесь стоял металлический бак, в котором томилась пленница. Далее по плану Бернарда полагалось, вспоров брезент, проделать в нем достаточно широкое отверстие. Фрэнсис извлек из кармана перочинный нож с тремя лезвиями и штопором, и тут в его душе шевельнулось сомнение: справится ли этот с виду не очень внушительный инструмент с толстой и плотной материей шатра, а если и справится, то не произведет ли эта операция слишком большой шум? Мэвис, чувствуя, что сердце ее как будто поднимается к горлу и вот-вот выпрыгнет наружу, тихонько поскреблась в стенку, рассчитывая на успокоительный ответный сигнал. Ответ последовал незамедлительно, однако это был не шорох и не звук голоса, а нечто куда более неожиданное: поверхность шатра вдруг рассекла длинная темная полоса, которая в следующее мгновение раздвинулась и открыла взорам детей бледное лицо русалки — в стене зиял вертикальный разрез, тянувшийся от самой земли до высоты человеческого роста.
— Ну и где ваша колесница? — спросила русалка нежнейшим и благозвучнейшим шепотом, который был все же недостаточно приятен на слух для того, чтобы полностью скрыть ее нетерпеливое раздражение. Фрэнсис замялся, не решаясь ответить; он чувствовал, что его голос прозвучит слишком грубо после этих звуков, напоминавших не столько человеческую речь, сколько тихий плеск волн, летней ночью ласкающих береговой песок, или шелест листьев, когда их легонько касается первое дуновение утреннего ветерка. Поэтому он ограничился жестом, указав в ту сторону, где осталась их тачка, и тотчас отправился за ней в сопровождении своей столь же безмолвной сестры. Двигая тачку по неровному каменистому спуску, они не могли не помянуть добрым словом Бернарда, посоветовавшего обмотать колесо тряпьем — не будь этой меры предосторожности, им вряд ли удалось бы почти бесшумно проскользнуть мимо цыганской палатки и незамеченными доставить свою «колесницу» к отверстию в стенке шатра. Мэвис вновь поскреблась, сообщая о прибытии экипажа. — Найдется у вас какой-нибудь шнур? — послышалось изнутри. Фрэнсис нашарил в кармане обрывок бечевки — все, что осталось от целого мотка — и протянул его в темноту. Русалка мигом проделала две дыры слева и справа от главного отверстия и, просунув в них куски бечевки, растянула в стороны края прорези, так что в итоге образовался достаточно широкий и удобный проход. — А теперь, — сказала она, упираясь руками в бортик своей ванны, — теперь вы должны мне помочь. Беритесь с двух сторон и поднимайте мой хвост. Занятие это оказалось не из легких; русалка была мокрой, скользкой и гораздо более увесистой, чем это можно было ожидать при ее на первый взгляд очень изящной и хрупкой комплекции. «Умирают в неволе… в неволе… в неволе… — думала Мэвис, но и это самовнушение уже не помогало. — Еще секунда, и я ее уроню…» Но как раз в эту секунду всеми тремя было сделано решающее усилие, в результате которого русалка очутилась на дне тачки. — Порядок, — прошептала она, сворачиваясь кольцом, — теперь поехали, и побыстрее. Хорошо было ей говорить «побыстрее», а двое детей, напрягаясь изо всех сил, еле-еле сдвинули тачку с места и медленно покатили ее вверх по склону (цирковой шатер был как назло установлен в низине). С трудом дотащившись до высокой живой изгороди в конце пустыря, они остановились отдохнуть. — Вперед, — подала голос русалка. — Нам нельзя мешкать. — Потерпите минуту, мы должны хоть немного перевести дух, — пробормотала вконец обессилевшая Мэвис. — Кстати, мы не успели спросить, как вам удалось прорезать эту дыру? — Обыкновенно: моим ракушечным ножом, — небрежно пояснила русалка. |
