— Ваш спутник, похоже, очень красноречив, — заметил он наконец, — однако голос его слишком тих и слаб, так что из него вряд ли выйдет великий оратор.

— Я говорю так специально ради того, чтобы вы меня не услышали, — громко и с неожиданной для него резкостью ответил Ульфин. — Насколько я понимаю, вам совершенно безразлична ваша собственная судьба…

— Да, меня это мало заботит, — согласился профессор.

— Но вы, возможно, будете сожалеть, если какая-нибудь неприятность произойдет с вашими новыми учениками?

— Да, — сказал профессор, глядя на принцессу.

— В таком случае направьте все усилия своего гениального мозга на то, чтобы оставаться Профессором Глубокологии и никем больше. Думайте только о своей науке. От этого будет зависеть очень многое.

— Что ж, пусть будет так, — сказал профессор. — Стало быть, завтра в два? Хорошо. Постарайтесь не опаздывать на занятия, — и, кивнув на прощание, повернулся и пошел прочь по садовой дорожке.

Обратный путь — все так же верхом на морских конях — они проделали в задумчивом молчании. Принцесса и дети ни о чем не спрашивали своего провожатого, но всем им не давали покоя его последние слова. Даже наименее впечатлительный и склонный к фантазерству член этой компании (а им, как вы догадываетесь, был Бернард) никак не мог отделаться от мысли, что в большой стаховидной голове Ульфина созрел какой-то план спасения пленников, к одному — или, точнее, к одной — из которых он был явно неравнодушен. Сам Ульфин тоже хранил молчание, и никто из его спутников так и не решился задать ему прямой вопрос.

К исходу дня добравшись до корабля-тюрьмы, они сдали дежурному стражнику выходные листы и вернулись в свою кают-камеру, как ее назвал Бернард. Он же и начал разговор на давно волновавшую всех тему, когда пленники наконец остались одни.

— Я думаю, Ульфин собирается устроить нам побег, — предположил он.

— Насчет побега не знаю, но что он хочет нам помочь — это несомненно, — сказала Мэвис, — и у него уже есть какой-то план.

— Побег исключается, — уверенно заявил Фрэнсис. — Ульфин на это не пойдет, иначе для своих он станет предателем. Он, похоже, задумал что-то другое.

— Да, но побег это все, что нам нужно, разве не так? — Бернард обвел их вопросительным взглядом.

— Что до меня, то я кроме того хочу вернуть на родину несчастного короля Мореландии, — сказала Мэвис. В ответ на эти ее слова стоявшая рядом принцесса благодарно пожала локоть девочки (руки Мэвис в этот момент были заняты: она общипывала великолепную гроздь морского винограда).

— А я бы хотел вообще прекратить эту войну, — заявил в свою очередь Фрэнсис. — Это был бы самый лучший выход из положения. Прекратить ее раз и навсегда.

— Но это невозможно, — возразила принцесса. — Война была во все времена, и она будет продолжаться вечно.

— Почему? — спросил Фрэнк. — Нет, ты объясни мне: почему она должна продолжаться вечно?

— Не знаю; наверное, это уже в крови у подводных жителей.

— Я в это не верю, — твердо сказал Фрэнсис, — и не поверю никогда, сколько бы мне не приводили всяких там исторических примеров. Разве ты не видишь, что люди, с которыми вы ведете войну, это ХОРОШИЕ люди. Разве королева плохо обращается с Кэти? А Ульфин — разве он не добр по отношению к нам? То же самое и Хранитель Архивов, и солдаты, уступившие нам своих коней. Так вот: когда и с той, и с другой стороны воюют хорошие, благородные люди и убивают друг друга без сколько-нибудь серьезного повода, я не могу назвать это иначе как полнейшим вздором и бессмыслицей!

— Но совсем без войн тоже нельзя, — стояла на своем принцесса.