О нем доложили Сталину

Часть первая

Вода, огонь и медные трубы разведчика Прядко

22 июня 1941 года хрупкую предрассветную тишину на западной границе СССР взорвали залпы десятков тысяч орудий и рев моторов армад фашистских самолетов. Невиданный по мощи удар артиллерии и авиации стер с лица земли пограничные заставы и передовые укрепления советских войск. Вооруженная до зубов гитлеровская армия, быстро подавив очаги сопротивления, ринулась в глубь страны. «Несокрушимая и легендарная, в боях познавшая радость побед…», которая, по заверениям советских вождей, должна была бить противника на чужой территории, терпела одно поражение за другим на собственной земле. Для них и всего народа все происходящее стало настоящим потрясением.

Вдвойне испытали его оказавшиеся в окружении сотни тысяч бойцов и командиров Красной армии. Одни, раздавленные этой, казалось, несокрушимой мощью германской военной машины, теряли волю к сопротивлению и сдавались в плен. Другие сражались до последнего патрона, который оставляли для себя. Третьи наперекор всему упорно пробивались на восток для соединения с частями действующей армии. К концу осени 41-го года, когда фронт откатился на сотни километров на восток, лишь немногим по силам оказался долгий и тернистый путь к своим.

27 ноября 1941 года на участке обороны 6-й армии Юго-Западного фронта ненадолго установилось короткое затишье. Морозная дымка укутала окопы и нейтральную полосу. Часовые 417-го стрелкового батальона напрягали слух, чтобы не прозевать вылазку вражеских диверсантов.

К концу подходила вторая смена дежурства, когда в тылу гитлеровцев вспыхнула беспорядочная стрельба. Ее шум нарастал и стремительно накатывался на нейтральную полосу. Резервные огневые группы батальона еще не успели занять места в окопах, как наступила разгадка: из тумана перед ними возникли, словно призраки, размытые силуэты. Заросшие, изможденные лица, истрепанное обмундирование и трофейное оружие говорили сами за себя. Это были окруженцы.

Потом, когда радость встречи прошла и была выпита первая кружка спирта, а затем съедена краюха хлеба, командир батальона, пряча глаза от окруженцев, распорядился, чтобы они сдали оружие старшине и отравились на фильтрацию к особистам. В ответ послышался недовольный ропот. Капитан, потупясь, только развел руками. Этот порядок установил не он, и окруженцам пришлось подчиниться.

Возле блиндажа, в котором располагался фильтрационный пункт Особого отдела НКВД СССР 6-й армии, выстроилась молчаливая очередь. Бойцы нервно переминались с ноги на ногу и исподлобья постреливали колючими взглядами на брезентовый полог, закрывавший вход. За ним происходило что-то непонятное. Прошло пять минут, десять. Но никого в блиндаж так и не вызвали. Похоже, особист решил поиграть на нервах окруженцев.

Но те, кто так думал, были не правы. В это время оперуполномоченный лейтенант государственной безопасности Виктор Макеев просматривал документы окруженцев. Опрос он решил начать со старшего лейтенанта Прядко. Его настораживало то, что разношерстную группу бойцов и младших командиров возглавил не политрук или строевой офицер, а какой-то интендант. Здесь, как ему казалось, было что-то нечисто, и в голове зароилось подозрение, как бы тот не оказался подсадной уткой гитлеровской разведки. За пять месяцев войны Макеев насмотрелся всякого и уже ничему не удивлялся. На всякий случай, расстегнув кобру и проверив пистолет, он приказал сержанту вызвать Прядко.

Прядко решительно вошел в блиндаж и, освоившись с полумраком, уселся на табурет, не спрашивая разрешения. В свете чадящего фитиля на Макеева из-под буйной пряди волос с вызовом смотрели карие глаза.