|
Очередная поездка в лагерь, расположенный под городом Ульм, не предвещала неожиданностей. В четверг после завтрака Матвеев, отдав необходимые распоряжения сотрудникам Миссии, с водителем — сержантом Муравлевым — отправился в поездку. За несколько километров до лагеря они попали в аварию. Она не была следствием неисправности машины или стечения обстоятельств. При осмотре колес и шоссе они обнаружили острые металлические «ежи».
«Провокация!» — Матвеев вспомнил о предупреждении Ренаты и предостерег Муравлева.
— Коля, от машины не отходи!
— Вот же гады! Как специально сделали! Шоб их… — выругался Муравлев.
— Коля, ругайся не ругайся, а этим делу не поможешь. Запаски у тебя есть?
— Ага. Как знал, взял аж две.
— Сколько тебе надо времени, чтобы поменять колеса?
— Думаю, шо минут за двадцать справлюсь.
Но успели они приступить к ремонту, как со стороны леса донеслись громкие голоса. Они звучали все громче, через минуту на опушке показалась враждебно настроенная толпа репатриантов. Воздух сотрясли злобные выкрики:
— Ну чо, суки, приехали!
— Бей комиссаров!
— Бей гадов!
Толпа приближалась. Ее намерения не оставляли сомнений у Матвеева, что его и Муравлева изобьют до полусмерти. Об этом говорили перекошенные ненавистью физиономии провокаторов и палки в их руках. Их было не больше десятка, и они верховодили толпой. Матвееву и Муравлеву рассчитывать на помощь не приходилось. Дорога будто вымерла, а до лагеря было больше километра. Толпа сомкнула вокруг них кольцо. Отступать было некуда. Матвеев выхватил из кобуры пистолет и кивнул Муравлеву. Николай метнулся к машине, достал саперную лопату и занял позицию за кузовом. В ответ толпа взорвалась злобным ревом и качнулась вперед. Матвеев прижался к бамперу, вскинул пистолет, выстрелил в воздух и предупредил:
— Дальше стреляю на поражение!
Толпа отпрянула и замерла. Над дорогой установилась звенящая тишина. Ее нарушали тяжелое дыхание, сопение и скрип песка под ногами. Решительный вид Матвеева и Муравлева не оставлял сомнений, что они будут биться до последнего патрона и до последнего вздоха. Это остудило горячие головы, и раздались трезвые голоса. Вперед выступил рыжеволосый богатырь и предложил:
— Погодь палить, подполковник! Давай погутарим!
— Мыкола, та чо с ними базарить! Бей комиссарскую морду! — не унимались провокаторы.
— Заткнитесь! — рыкнул здоровяк с буйной шевелюрой и обратился к Матвееву: — Эт ты начальник, шо отправляет нас в Сибирь?
— Я! — подтвердил Матвеев и заявил: — Не в Сибирь, а на родину.
— Ага, знаем мы ту родину! В лагеря! За колючку! — загалдела толпа.
— Это наглая ложь! Даю вам слово советского офицера, поедете домой! — заверил Матвеев.
— Та знаем мы то слово! Поставишь к стенке и в расход! Не верьте ему, хлопцы! Цэ чистая комиссарская брехня!
— Не верите мне, так спросите у моего водителя. Он, как и вы, до февраля сорок пятого сидел в фашистском лагере, а теперь служит в Советской армии.
— Та такого не может быть! Брехня! Чо его слушать! — провокаторы продолжали подзуживать толпу.
— Коля, покажи свои документы! — приказал Матвеев.
Муравлев передал здоровяку с буйной шевелюрой красноармейскую книжку. Тот, полистав ее, воскликнул:
— Цэ правда, хлопцы! Вин сидел у фрицев!
Книжка пошла по рукам.
— А и правда, братцы! Он сидел, як и мы, у фрица в лагере! Выходит, брехал Нильсон, шо нас отправят в Сибирь! — катилось по рядам. |