Добравшись наконец до узкой полоски пляжа, Джайна невольно воскресила в памяти свою прогулку по песку вдоль Зловещего берега, перед стенами города, которого больше нет. Она вспомнила, как наблюдала за полетом синего дракона, искавшего удачное место для приземления, и как бежала ему навстречу.

При виде нее лицо дракона просияло от радости. Они обсуждали тех, кто пришел на помощь в войне против Орды. Джайна тогда делилась опасениями по поводу настроя некоторых командиров.

Она вспомнила свои слова: «Казалось бы, если уж кому и горевать, и ненавидеть Орду, так это мне. Однако ж вот я слышу, как жестоко, как оскорбительно некоторые из них отзываются об Орде, и сожалею об этом от всей души. Мой отец не просто хотел победить. Он ненавидел орков. Он хотел сокрушить, растоптать их, стереть их с лица Азерота. Того же хотят и некоторые из этих генералов…»

Андуин был прав. Измениться может любой. Вот и теперь Джайна стала одной из тех, кого прежде осуждала.

Именно в тот день Кейлек впервые нерешительно сказал о том, что хочет быть ей больше, чем просто другом, и пообещал помочь защитить ее дом.

«Я делаю это не ради Альянса и не ради Терамора, а ради его правительницы», – сказал он и поцеловал руку Джайны.

Они сблизились в тот момент, когда Кейлек боролся с влиянием артефакта, который пролил свет на историю создания драконьих Аспектов. Однако в последующие месяцы дистанция между Калесгосом и Джайной вновь стала очевидна, да и в Пандарию он прибыл лишь недавно. И вот теперь во взгляде синего дракона читались любовь и горечь. Джайне вдруг стало холодно, но вовсе не от морского бриза.

Целое мгновение она молча разглядывала покачивающиеся на воде корабли Альянса и верхушку башни, озаренную красивым фиолетовым сиянием. Эта верхушка парила на приличном расстоянии от нижней платформы, также висящей в воздухе. Ее украшал глаз, символ Кирин-Тора. Джайне казалось, будто башня похожа на маяк, который спасает попавшие в шторм суда.

Она усмехнулась собственной невеселой шутке.

– Сперва болота, теперь дождь. Может быть, однажды я все-таки найду нормальный пляж.

Кейлек не спешил с остроумным ответом, и внутри у Джайны все похолодело. Она сделала глубокий вдох, развернулась и взяла его руки в свои.

– Что случилось? – спросила она, страшась, что знает все и так.

Вместо ответа Калесгос обнял Джайну, крепко прижав к себе, и коснулся щекой ее белых волос. Она обняла дракона в ответ, вдохнула его запах, прислушалась к биению сердца. Однако очень скоро он отстранился и взглянул на Джайну.

– Эта война многого тебя лишила, – начал Кейлек. – И я не имею в виду нечто осязаемое, – он пригладил упавшую Джайне на глаза прядь волос, ту самую, золотистую, которой не коснулась седина, и пропустил ее сквозь пальцы. – Ты стала такой…

– Жестокой? Озлобленной? – подсказала Джайна, изо всех сил стараясь, чтобы эти эмоции не были слышны в ее голосе.

Калесгос грустно кивнул:

– Да. Кажется, как будто боль внутри и не думает утихать.

– Может быть, тебе напомнить, что со мной случилось? – резко спросила Джайна, даже не пытаясь смягчить тон. – Кое-какие из этих событий ты видел и сам!

– Но не все. Ты ведь не предложила отправиться в Пандарию вместе.

Джайна опустила глаза.

– Нет. Но это вовсе не значит, что я…

– Я знаю, – мягко прервал ее Кейлек. – Теперь я здесь, чему очень рад. И надеюсь, что смогу оставаться рядом с тобой, несмотря ни на что. Джайна, я хочу помочь, но тебе, кажется, доставляет удовольствие тьма, поселившаяся в сердце. Каждый день я наблюдаю за тобой в суде и вижу, что ненависти в тебе гораздо больше, чем любви.