Я все решил. Я сделал так

И всяк меня поймет,

Что и супруга, и толстяк

Таили свой расчет.

Им был обоим ни к чему

Свидетель темных дел.

Они давали яд ему,

А он недоглядел.

Ему хватило бы вполне

Для многолетних мук

Того, что в водке и вине

Ему давал супруг,

А то, что грешная жена

Ему всыпала в чай,

Могло бы среднего слона

Угробить невзначай.

Он сам с утра не чуял ног

И лыка не вязал,

И будет их последний вздох

Синхронен. Я сказал. Три трупа предо мной лежат.

Троим не повезло.

Я наблюдаю, горд и рад,

Наказанное зло.

Ведь я у всех - и поделом

Раскаянье исторг,

И в реве бури за окном

Мне слышится восторг!

Однако худшее из зол

Мрачит мое чело:

Я сам чего-то не учел.

Но не пойму, чего. * * * Поэту мужества не надо.

Поэт стоит в другом ряду.

Орфей, вернувшийся из ада,

Стыдится петь: он был в аду. Он видел стонущие тени

Под сенью призрачных ветвей.

Он слышал их глухие пени.

Теперь он больше не Орфей. Огнем подземного пожара

Не закален, но опален,

Одной ценой - потерей дара

За выживанье платит он. Того, кто выжил, мир карает

Перерожденьем естества:

В нем отмирает, выгорает

Все то, чем музыка жива. Пока кругом не пахнет серой,

Она лепечет свой пароль,

Она живет дурацкой верой

В свою особенную роль, Еще не ведая, что отзыв

Больница, желтый дом, тюрьма,

И что она не смысл и воздух,

А крем на торте из дерьма. Поэту мужества не надо.

Беда нас губит на корню.

Не слышит Божеского лада

Душа, одетая в броню. Мы различим дыханье ада

В нежнейших майских облаках,

В ночной росе, в цветенье сада,

В бутонах, гроздьях, мотыльках. * * * Ты непременно сдохнешь, клянусь богами.

Так говорю, отбросив последний стыд.

Все платежи на свете красны долгами.

Я тебе должен, но мне не придется мстить.

Мне наплевать, что время тебя состарит,

Прежде чем сможет выпихнуть в мир иной:

Ты непременно сдохнешь. И это станет

Платой за то, что сделали вы со мной. Ты непременно сдохнешь, пускай нескоро,

Дергаясь от удушья, пустив мочу,

Сдохнешь и ты, посмевший - но нет, ни слова.

Сдохнешь и ты, добивший - но нет, молчу.

Общая казнь, которою не отменишь,

Общая месть за весь этот сад земной.

Впрочем, и сам я сдохну. Но это мелочь

После того, что сделали вы со мной. * * * Человек лежит в метро,

В переходе на Тверскую.

Врач хлопочет. Намело

В пять минут толпу людскую.

Бледный мент - и тут менты

Разгоняет любопытных.

Из-за спин едва видны

Ноги в стоптанных ботинках,

И жены надрывный вой

Бьется в своды меловые.

- Помер, что ли?

- Нет, живой.

Хорошо, что мы живые. Этот белый переход,

Где снуют чужие люди,

Так похож на страшный, тот,

Из дешевой книжки Муди,

По которому душа

(Ты как хочешь - я не верю)

Устремляется, спеша,

Словно поезд по тоннелю,

Покидая все навек,

Но в пути ещё гадая,

Что там - выход ли наверх

Или станция другая,

Где такой же меловой

Благо извести в избытке

Низкий свод над головой

И кошмар второй попытки.

Страшно, страшно нам, живым,

Стыдно этого испуга

Оттого-то норовим

Мимо, мимо, друг за друга

Хваткой мертвою, живой

Уцепившись крепко, крепко.

Что за подлость, Боже мой,

Это бегство, эта сцепка!

Но под вой чужой беды

В чем ещё искать опоры?

О, кротовые ходы,

О, подпочвенные норы,

Где смешаемся с толпой,

Беспросветной и безвидной,

Жизнью связаны с тобой,

Словно тайною постыдной.