|
Оставили Томайхо-мэя присматривать — мало ли кто по тундре шляется, может — эвены, а с них станется — не найдешь потом ни оленей, ни нарт. Вдвоем — Ыттыргын и Чельгак — осторожно прошли за деревьями к сопке. Снега здесь было мало, не пригодились и снегоступы. Старательно прячась за корявым кустарником, подобрались ближе… и тут же бросились в снег. Им навстречу шли двое — в шубах из лисьего меха и таких же остроконечных шапках. На длинном шесте несли большую бадью из деревянных плашек, стянутых такими же деревянными обручами. Чельгак быстро сообразил, куда шли незнакомцы: слева от них вела к реке чуть занесенная снегом тропинка. Ага, там и прорубь имеется. Не иначе — по воду незнакомцы собрались. Ростом высоки, не то что приземистые чаучи, тот, что слева, даже повыше Ыттыргына будет.
Чельгак обернулся к старшему, кивнул на водоносов — те уж долбили намерзший в проруби лед — берем, мол, в плен, или… Ыттыргын покачал головой — «или». Рановато еще. Сначала присмотримся, понаблюдаем, а дальше уж видно будет, — а место хорошее, накинул аркан и в тундру. Быстро не хватятся, во-он стойбище незнакомцев, далече. А яранги действительно странные. В тусклом свете короткого полярного дня на фоне белесого неба чернели странные сооружения, похожие на огромные, вытащенные на берег, лодки-байдары с толстыми вертикально торчащими стрелами. Чуть дальше от реки, у сопки, стояло несколько яранг, немного отличных от чауча, а за ними сложенные из лиственницы избы. Впрочем, Чеготтай-шаман говорил, что избы — он так смешно произносил это незнакомое слово — здесь были и раньше. — Вай! — не удержавшись, шепотом воскликнул Чельгак, увидев, как из большой, украшенной изображением креста избы вывалилась целая толпа народа — мужчины, женщины, даже дети — в ярких нарядных одеждах. Послышался смех, радостные крики, песни… — Видно, в этом стойбище праздник, — кивнул Ыттыргын, подползая ближе. — Охота и рыбалка, по всему, была удачной. Сейчас будут пить сок мухоморов, гулять будут. — Да, гулять будут… — согласно протянул Чельгак, он вообще любил веселье, даже и без сока мухоморов. — Однако, пора, — проводив глазами возвращающихся в стойбище водоносов, поднялся на ноги Ыттыргын. — За реку откочуем, ярангу поставим. Каждый день здесь посматривать будем. Ну, в путь так в путь. Чельгаку, честно говоря, надоело уже тут лежать, смотреть на чужой праздник. А вот бы и самим пойти? Интересно, обрадовались бы им незнаемые люди? Чукчи-чаучи бы обрадовались. Соком мухоморов бы угостили гостей да забродившим настоем из ягод.
Двое водоносов в лисьих шубах, отдыхая, поставили на снег бадью, чуть расплескав воду. Один потянулся, даже снял шапку, подставив голову ветру. — Вот и до Покрова дожили, дядька Матоня, — обернувшись к напарнику, произнес он. — Только невесело почему-то. — Уж конечно, невесело, — буркнул в ответ Матоня — коренастый, с заснеженной бородой и колючим звероватым взглядом. — С чего веселью-то быть, ежели всего по две кружки перевара выдали? — Да. Это плохо, что по две кружки. — И вообще, не нравится мне все это, — помотал головой Матоня. — И так почти до края света дошли — куда дальше-то? Эх, Олелька, вернуться бы обратно в Новгород, пройтись бы по девкам, а то ведь тут-то все на виду… — Да и тут есть по ком пройтись, — ухмыльнулся Олелька. — Вон хоть Евдокся-вдовица — всех принимает. — Стара больно, — махнул рукой Матоня. — Молодиц бы… Да кнутом их, кнутом, эх… — Ну, уж ты, дядька Матоня даешь, кнутом! Нет, конечно, поучить можно… — Сколь у тебя шкур-то? — хватаясь за шест, сменил вдруг тему Матоня. |
