У Конана сделался недоумевающий вид, а затем он кивнул:

— Я встречал этого дикого зверя, раз или два. Истинная любовь делает с человеком ужасные вещи.

— Или прекрасные, — добавил Шлока.

— Ты подозреваешь кого-то из своих? — озабоченно спросил Копан.

Шлока кивнул и добавил:

— Не буду пока называть имен. Понаблюдаем. Ты — со своей стороны, а я — со своей. Может быть, все еще не так страшно.

— Истинная любовь всегда страшна для воина, — убежденно произнес Копан. — Она отвлекает и делает тебя уязвимым.

— Если она взаимна… — начал было Шлока, но не договорил и махнул рукой. Ему следовало предвидеть это. Ему следовало быть готовым к тому, что лучшие его ученики вырастут и, следовательно, начнут увлекаться женщинами.

«В конце концов, так уж устроен человек, — пытался утешить себя Шлока. — Дурга заложила в мужчину влечение к женщине, и требовать от юношей отказаться от этого означало бы оскорбить Дургу…»

Ратарах, младший брат Рукмини, отыскал сестру в конюшне. Она кормила Светамбара и вполголоса секретничала с ним. Конь двигал ушами, косил глазом, с благодарностью брал с ладони лакомства, а при появлении Ратараха фыркнул с откровенным неудовольствием.

— Что? — спросила брата Рукмини. Она обращусь к нему с высокомерием: еще бы, она взрослая девушка, а он еще ребенок!

— Шлока сказал, что ты и Гаури — мы все идем на большой праздник во дворце у Авенира! — выпалил мальчик.

Рукмини отошла от коня, надвинулась на брат.

— Это ты его попросил? Признавайся! Ты попросил его, чтобы нас с Гаури взяли?

— Нет, — Ратарах мотнул головой, — он сам сказал. Сам!

На лице Рукмини появилось недоверчиво выражение. Несколько мгновений она рассматривала Ратараха так, словно желала зачерпнуть самый потаенный ил из самых глубин его нехитрой мальчишеской души, а затем внезапно брызнула ему в лицо водой из лошадиной поилки.

— Неправда! Неправду ты говоришь!

Он ошеломленно провел ладонью по губам, облизал, палец.

— Нет, сам сказал, правда!

Рукмини, смеясь, схватила его за ворот рубахи.

— Ну, признавайся: ты попросил Шлоку?

Ратарах не выдержал, сдался.

— Да.

— Почему? — наседала Рукмини. — Говори, не то я притащу раскаленные клещи! Сознавайся, Ратарах, выкладывай все!

— Пусти. — Он попытался высвободиться, но куда там! Хватка у сестры крепкая. Рукмини привыкла управляться с конем. И почти наверняка тайком учится владеть мечом. Не Траванкор, так Арилье — кто-нибудь из двух друзей точно с ней сражается.

— Пусти!

— Не пущу, не пущу, — посмеиваясь, ответила она. — Говори всю правду, несчастный. Это Траванкор тебе сказал, чтобы ты попросил за Траванкора, да?

— Нет, — сказал Ратарах. И прибавил: — Я сам. Но он так смотрит на тебя…

— Как?

Внезапно горячая волна разлилась по лицу Рукмини, пальцы ее разжались, и она отошла в сторону. Опустила голову. Тонкая косица повисла, перечеркивая округлую смуглую щеку.

— Как он на меня смотрит?

Ратарах смутился:

— Ты сама знаешь — как.

И поскорее выбежал из конюшни.

Шумно вздохнув, Рукмини подошла к Светамбару. Конь с легкой тревогой следил за хозяйкой: что это она так разволновалась? Воду из поилки расплескала, на Ратараха набросилась, а потом вдруг огорчилась как будто…

Девушка задумчиво погладила морду коня, похлопала по сильной шее, пропустила гриву между пальцами.