«Я должен им сказать… Сегодня я должен им сказать».

– Ксинем сказал, что я найду тебя в обозе, – донесся из‑за спины Ахкеймиона знакомый голос.

– Что, правда? – отозвался Ахкеймион, удивившись неуместной веселости, прозвучавшей в его голосе.

Келлхус улыбнулся.

– Он сказал, что ты предпочитаешь шагать по свежему дерьму, а не по старому.

Ахкеймион пожал плечами, стараясь не измениться в лице.

– Так ногам теплее. А твой скюльвендский друг?

– Едет вместе с Пройасом и Ингиабаном.

– Ага. А вы, значит, решили снизойти до меня. Он уставился на сандалии северянина.

– Ну, от этого идти не меньше…

Кастовые дворяне не ходят пешком. Они ездят на лошади. Келлхус был князем, хотя, подобно Ксинему, с легкостью заставлял окружающих позабыть о своем статусе.

Келлхус подмигнул.

– Я подумал, что мне для разнообразия неплохо будет проехаться на своих двоих.

Ахкеймион рассмеялся; у него было такое ощущение, словно он надолго затаил дыхание – и только сейчас выдохнул. С первой их встречи под Момемном Келлхус вызывал у него именно это чувство – как будто к нему возвращается возможность дышать полной грудью. Когда он упомянул об этом при Ксинеме, маршал лишь пожал плечами и сказал: «Всякий рано или поздно пернет».

– А кроме того, – продолжал Келлхус, – ты обещал меня учить.

– Что, правда?

– Правда.

Келлхус схватил веревку, привязанную к грубой уздечке мула. Ахкеймион вопросительно взглянул на него.

– Что вы делаете?

– Я – твой ученик, – пояснил Келлхус, проверяя, надежно ли закреплены сумки на муле. – Наверняка ты и сам в молодости водил мула своего наставника.

Ахкеймион неуверенно улыбнулся. Келлхус погладил мула по шее.

– Как его зовут? – поинтересовался он. Банальность этого вопроса почему‑то потрясла Ахкеймиона – до ужаса. Никому – ни единому человеку – до сих пор не приходило в голову об этом спросить. Даже Ксинему. Келлхус заметил его колебания и нахмурился. – Ахкеймион, что тебя беспокоит?

«Ты…»

Колдун отвернулся и принялся глядеть на бесконечные колонны вооруженных айнрити. Голова гудела от шума. «Он читает меня, словно развернутый свиток…»

– Это что, настолько… Настолько заметно? – спросил Ахкеймион.

– А это важно?

– Важно! – отрезал Ахкеймион, сморгнул слезы и снова повернулся к Келлхусу.

«Так, значит, я плачу! – отчаянно заныло что‑то у него в душе. – Так, значит, я плачу!»

– Айенсис, – продолжал он, – некогда сказал, что все люди – обманщики. Некоторые, мудрые, дурачат только других. Другие, глупые, дурачат только себя. И мало кто дурачит и себя, и других – из таких‑то людей и получаются правители… Но куда тогда отнести таких людей, как я, Келлхус? Как насчет людей, которые не дурачат никого?

«И я еще называю себя шпионом!» Келлхус пожал плечами.

– Возможно, они ниже дураков и выше мудрецов.

– Возможно, – отозвался Ахкеймион, стараясь напустить на себя задумчивый вид.

– Так что же тебя беспокоит?

«Ты…»

– Рассвет, – сказал Ахкеймион и потрепал мула по морде.