От него ушел сын. Андуин оставил его.

Как бы глумились противники на аренах над скорбью бывшего гладиатора… будь хоть один из них жив! Великий Ло’Гош льет слезы по своему сыночку!

Гонец доставил Вариану и его людям новости о войне в то же самое время, когда о ней сообщили всем прочим членам Альянса. Верховная жрица вроде бы решила спешно отправить в Ясеневый лес войска и просила остальных о помощи, какую им только удастся собрать без промедлений. Естественно, Штормград на подмогу придет, но это казалось Вариану сущими пустяками. Весь Азерот – и то не значил для него ничего. От него ушел сын… и король понимал: Андуину пришлось сделать это из-за него. Он сам во всем виноват.

И это был только последний из его промахов, последнее доказательство тому, что лучше б уж он так и остался лишенным памяти да дрался бы изо дня в день не на жизнь, а на смерть, с другими подонками со всего света. А еще лучше – погиб бы вместе с отцом: тогда и Тиффин не вышла бы за него замуж и не была обречена стать еще одной жертвой его проклятой жизни. И Андуину не грозило бы ничто – ведь он…

Ведь тогда он никогда не родился бы.

Обругав себя, Вариан прикончил остатки вина. Сейчас бы доброго штормградского виски, или хоть чего-нибудь, не столь сладкого, как вино ночных эльфов – хотя и оно в достаточном количестве поможет на время заглушить мысли…

С этой-то первостепенной важности задачей на уме Вариан и велел сокрушенным стражникам раздобыть ему еще вина или дворфского эля. Сам он, в свою очередь, сел в кресло лицом к покоям, где еще накануне спал Андуин, и с головой погрузился в самобичевание.

Верный своему слову, принц отбыл вместе с дренеями. Отъезд самого Вариана на время откладывался. Ему не хотелось возвращаться в Штормград без сына… по крайней мере, пока.

«Я потерял его, Тиффин… Сначала тебя, а теперь и его…»

В дверь постучали. Не сводя глаз с комнат Андуина, король сдвинул брови. Слугам было приказано нести любую выпивку, какая найдется, прямо к нему. А значит, на время забыть об этикете и входить к правителю без доклада. Чем скорей он сумеет напиться до глубокого забвения, тем лучше.

– Входи же, будь ты проклят! – заревел он, когда в двери так никто и не вошел. – И живо тащи сюда выпивку, которую принес!

Дверь, наконец, отворилась, однако раздавшийся голос принадлежал к тем, которые Вариану меньше всего хотелось бы слышать:

– Нет, ничего дурманящего разум я не принес, но способ порадовать твою душу, пожалуй, знаю.

Король по-прежнему не отводил взгляда от комнат сына.

– Прошу простить меня, но я не в настроении для общества – пусть даже твоего.

Малфурион обошел Вариана и заслонил ему поле зрения.

– Андуин не хотел бы видеть тебя таким, особенно из-за какого-то спора с ним. Да и жена твоя – тоже.

Король нахмурился.

– Прошу, верховный друид, уйди.

– Если не хочешь разговора, – бестрепетно ответил Малфурион, – возможно, тебе понравится более непосредственный способ избавиться от досады?

Вариану помимо собственной воли сделалось любопытно.

– Если ты знаешь, что на время удержит меня от раздумий, так назови.

– Нечто куда лучшее, чем любая выпивка. Охота.

– Охота? – Король сел прямо. – Ты, друид, зовешь меня на охоту? Разве это не идет вразрез с твоими верованиями?

– Охота – одна из важнейших сторон природы. Она поддерживает равновесие. Мы ведь не обвиняем медведя – или же волка – в том, что он охотится, а если люди, ночные эльфы или кто-то еще берут от природы не более необходимого и уважают источник сих даров, здесь нет никакого противоречия.