Страх… Нет, больше Вариан ему не поддастся. Страх только сделает его беспомощным против всего, угрожающего сыну и королевству. Вот и сейчас, как множество раз до этого, одной мысли о тех, кто может причинить Андуину зло, оказалось довольно, чтоб ввергнуть Вариана в гнев. Однако в то время, как гнев его рос, он снова увидел себя хватающим Андуина за руку… и разом понял: да ведь этот гнев и распаляющий его страх и заставили Андуина уйти от него прочь!

Осознав это, Вариан восстал против своего гнева. В прошлом гнев неизменно повелевал им, теперь же король стремился с ним совладать. Гнев его мог быть могучей, всесокрушающей силой, и сейчас Вариан ясно видел: попросту поддаваясь ему, он не добивался в итоге почти ничего хорошего, а в долгосрочной перспективе это обычно приносило куда больше вреда, чем пользы. Да, гнев превосходно помогал ему в битвах – только в бою он и мог действительно дать гневу волю, – но в остальное время был оружием о двух концах.

Теперь гнев больше не повелевал им, но и не унимался. В душе началась борьба. Вариан понимал: если позволить гневу разрастись, он ничего не достигнет. Он так и останется тем же, от кого ушел Андуин.

Посему Вариан крепко держал гнев в узде, будто коня, которого нужно усмирить, и что есть сил старался одолеть его. Довольно гневу и дальше разрушать его жизнь. Теперь у него будет цель. И подходящую цель Вариан знал лишь одну. Если гнев приносит какую-то пользу только в битве, туда он и направит его мощь. Пусть гнев придает ему сил в боях против Смертокрыла и орков с союзниками…

И вот гнев подчинился его воле. Вариан разорвал его хватку, и отныне гнев будет служить Вариану, а не наоборот.

«Спокойствие… равновесие… ярость», – прозвучал все тот же голос, принадлежавший ему… и на сей раз кому-то еще, на первый взгляд незнакомому, хотя Вариан и чувствовал, что должен бы его узнать.

«Зверь должен быть побежден, чтоб человек смог восстать… Гнев должен быть слугой, дабы человек был… цельным…»

Ярость усилилась, но уже не сама собой, а по приказанию Вариана. Теперь она была связана с его силой, а не с отчаяньем. Вариан вновь почувствовал рядом Тиффин, Андуина, отца и всех прочих, кто был ему близок, важен и дорог. Все они не теряли веры в него никогда – даже сын. Вариан понимал: Андуин сделал то, что сделал, не только ради себя самого, но и в надежде помочь отцу примириться с самим собой.

Гнев переполнил душу, однако Вариан был ему рад. Превращенный в оружие, гнев больше не был слепой, бездумной силой. Против такого оружия в его руках не устоять ни одному врагу.

Откуда-то неподалеку донесся горделивый вой. И Вариан откликнулся. Он, наконец, понял, кто призывает его. Голдринн. Ло’Гош. Древний в обличье волка. Ло’Гош звал его в битву. Перед глазами вновь потянулась череда образов тех, кто желал зла всем, вверенным его попечению, а особенно – Андуину. В этом новом видении Смертокрыл, хохоча, опускался с небес на Штормград. Обезумевший исполин упивался разрушением Варианова дома и бессчетного множества иных стран: его власть над самою землей заставила всколыхнуться весь Азерот. Мир до сих пор не мог оправиться от его злодеяний… но Вариан понимал: победа в этом сражении потребует времени и точного расчета. Пока что ему предстояло сразиться с угрозой более непосредственной. И лицо, и имя ее король знал еще до того, как сей новый враг сменил Смертокрыла перед его мысленным взором.

Гаррош Адский Крик.

Подумав о предводителе Орды, Вариан призвал на передовую свой гнев и для пробы дал ему волю. Гнев тут же достиг высот, недоступных простой разрушительной силе. Теперь, закаленный, обретший форму, он обрел и небывалую мощь.