— Эх! Разве мне хватит нескольких минут? Такому большому грешнику, как я, нужны годы, чтобы покаяться в совершенных грехах. Неужели столь верующий человек, как вы, Жан Уллье, не дарует мне жизнь для того, чтобы я смог провести остаток дней, замаливая грехи?

— Нет, нет! Тебе нужна жизнь, чтобы снова грешить! Только смерть может искупить твои прегрешения! Если ты боишься смерти, принеси к ногам Господним свои тревоги, Господь милосерден и освободит тебя от страха! Метр Куртен, время идет, и клянусь Господом Богом, смотрящим на нас со своего небесного трона, не пройдет и десяти минут, как ты предстанешь перед его судом.

— Десять минут? Боже мой! Всего десять минут! О! Сжалься надо мной!

— Куртен, ты напрасно теряешь время на бесполезные просьбы, подумай лучше о своей душе!

Куртен не ответил, его рука легла на весло, и в его душе забрезжил луч надежды.

Быстрым движением схватившись за весло, он неожиданно поднялся во весь рост и замахнулся, целясь в голову вандейца. Жан Уллье бросился вправо и увернулся от удара. Ударившись о борт лодки, весло разлетелось на щепки, и в руках арендатора остался лишь обломок.

Скорый на руку, Жан Уллье вцепился в горло Куртену, и тот во второй раз упал перед ним на колени.

Охваченный страхом, негодяй покатился по дну лодки и ему едва хватило сил прошептать:

— Пощадите, пощадите!

— А! Хоть под страхом смерти у тебя появилось немного мужества! — воскликнул Жан Уллье. — А! Ты нашел чем защищаться! Тем лучше! Защищайся, Куртен! А если оружие, которое ты держишь в руке, не кажется тебе надежным, возьми мое, — продолжил старый егерь, бросая к ногам арендатора свой нож.

Однако Куртен от страха не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Его губы шевелились, произнося какие-то бессвязные и непонятные слова; тело, словно в лихорадке, сотрясала дрожь; в ушах стоял неясный гул, голос уже перестал повиноваться ему, и все его существо охватила предсмертная тоска.

— Боже мой! — воскликнул Жан Уллье, пнув ногой безжизненное тело, распростертое перед ним. — Боже мой, я же не могу поднять руку на этот труп!

И, словно в поисках какого-то решения, вандеец огляделся по сторонам.

Ночь была тихой; слабый бриз, едва касаясь поверхности озера, поднимал легкую волну, почти неслышно бившуюся о борт лодки; тишину природы нарушил крик вспорхнувшей перед носом лодки утки, чьи темные крылья особенно выделялись на фоне яркой полоски зари, которая заалела на востоке.

Неожиданно Жан Уллье повернулся к Куртену и, потянув его за руку, сильно встряхнул.

— Метр Куртен, я не могу тебя убить, если моя жизнь не подвергнется смертельной опасности, — произнес он, — метр Куртен, я заставлю тебя бороться, если не со мной, то со смертью. Вот, она уже приближается, защищайся!

В ответ арендатор еле слышно простонал; его блуждавший по сторонам взгляд не различал ни одного из предметов, которые его окружали: казалось, что угроза страшной и мучительной смерти стерла их из его сознания.

И тут Жан Уллье мощным ударом выбил ногой наполовину прогнившие доски днища, и вода, пенясь, стала заполнять лодку.

Почувствовав холод воды, подобравшейся к его ногам, Куртен очнулся и завопил таким страшным голосом, словно в нем не осталось ничего человеческого.

— Я пропал! — крикнул он.

— Пусть нас рассудит Бог! — воскликнул Жан Уллье, простирая руки к небу. — Первый раз я не тронул тебя потому, что ты был связан; на этот раз, метр Куртен, я не подниму на тебя руку.