Говорить о делах Круз отказался наотрез — пока След не поест, а Левого хоть как залатают. След, должно быть, суток двое не ел, потому что чуть сдерживался, напихиваясь. И отключился прямо за столом. Круз вышел минут на пять, вернулся — тот уже сопит в дерматин, в руке ложка с прилипшей макарониной. Будить не стал. Позвал коридорную девку, велел стащить ботинки с гостя и укрыть потеплей. След даже и не взбрыкнул.

Круз уселся напротив, потягивая чай, глядя на подобревшее во сне, совсем детское лицо. В двери сунулась Люся, скривилась — и как вы в такой вони, у дикаря, поди, онучи на ногах сгнили! Круз, улыбнувшись, велел принести еще сухариков. Допил, пошел проверить Левого. Тот заснул тоже, но во сне боль и страх не ушли — вцепились, угнездились на скулах, под глазами, в уголках рта. Люся сказала виновато:

— Плох он. Совсем. Может, и не вытянет.

— Так вы помогите. Очень помогите, — посоветовал Круз.

Спал След-Никанор до следующего полудня. Круз приказал его не будить, а сам пошел к Левому. Тот сидел, опершись на подушки, глядел, как мерно каплет раствор из пластикового мешка.

— Здорово, старшой, — сказал хрипло. — А у тебя здорово — как в Давосе.

— Здравствуй. Ты как?

— Живой еще, спасибо твоим.

— Как тебя угораздило?

— А-а, — Левый чуть двинул рукой — синей, тонкой. — Нас всех угораздило. С тобой След уже говорил?

— Пытался, но не успел. Дрыхнет.

— Если заговорит — не слушай. Дурак он. Из-за него и таких, как он, мы в заднице. Ети его в кочерыжку, мать честная! Дятел!

— Как вы там? Как Правый?

— Василия нет больше. Уходила его лопь. Он в Красноселье за хабаром пошел, а лопство поднялось. Они тоже вымирают, паскудно им. Слово за слово — и за ножи. Порезали его.

— А Вера?

— Кто? А, жена его. Она двоих родила, на третьем померла — как раз когда западная чухна набежала.

— Жаль.

— Красивая была сука, — согласился Левый. — Я ее взять хотел после Правого. Теперь, видно, догоню ее там, за ночью. Уже скоро.

— Тебе еще жить да жить.

— Хорошо бы. Только я зимы не вытяну. Ест меня чахотка. А еще пулю словил на Мурмане. И это хорошо, старшой, что я откинусь. Хоть не увижу, как твои моих ломать станут.

— Откуда ты взял?

— Наши старшие не дураки. Слушают, видят. Знают, что ты с Москвой сделал, куда лезешь и чего хочешь. Ты много силы набрал. Говорят, зрячий наш зелье нашел, чтоб счастье вылечить. Правда?

— Правда.

— И ведь нам зелье не дашь. Не дашь, потому что у тебя народ, и твой народ скоро врежется в мой. Не думай, я тебя не обвиняю. Наши старшие такие же.

— Поедем со мной, — сказал Круз тихо. — Мне нужны воины. И надежные, верные люди.

— Куда мне? — Левый попробовал рассмеяться, но не вышло — зашелся кашлем. — Я уже труп. И лежать хочу под родными сопками. Да, старшой, ты бы Последыша к себе забрал. Похорони его сам. Боюсь, у нас некому о похоронах заботиться… Никого из выводка евонного не осталось, а твои хоть могилку досмотрят. Слышь, старшой, я тебе тайну выдам, важную и государственную. Дохнет волчье племя. Все как твой знахарь говорил — дохнем мы. И лопь дохнет — а ведь продолжаем мочить друг дружку. Поганое мы племя. Так нам и надо — передохнуть. Пусть крысы живут, а мы — сдохнем.