Первые годы его почасту отрывали от дел, занимая то сварами, то добычей. Но потихоньку нужда в Дановой работе стала очевидна всем. Вымирало не только знание. Любой умеющий складывать и вычитать понимал, что через два поколения иммунных не останется вовсе. Иммунитет по наследству не передавался, и почему он был у одних и отсутствовал у других — Дан понять не мог.

Первый успех пришел быстро — открытие, что кастрация делает безобиднее налоксоновую депрессию. Фридрих был откровенно счастлив и хвалил мать-природу, разумно лишающую недочеловеков права на размножение. Но дальше дело застопорилось. Хотя многое собрали еще в налоксоновые времена, когда мир агонизировал потихоньку, сохраняя видимость нормы, хотя во всех вылазках люди Давоса прежде всего рыскали по научным центрам и больницам — дальше коллекции штаммов дело не продвинулось. Дан знал, что в первые налоксоновые годы буквально все, кто мог работать, отчаянно старались найти вакцину. Дан не надеялся, что ему повезет больше, чем тысячам людей куда опытнее, талантливее и умнее его. Но не сидеть же сложа руки?

С годами предсказанное Даном стало очевидным для самых тугодумных и упрямых. Давос вымирал. Глупел, терял силу, заменял знающих стариков пустоголовыми молодыми вояками. И тогда Дан, вымеряя слова, рассказал, что нужно делать и сколько нужно людей, чтобы через двадцать лет Давос еще жил. Совет послушал, посовещался. Единогласно решил.

После чего Давос превратился в гнездо охотников за головами.

Поисковые команды снова перешерстили всю Южную Европу, вылавливая последние остатки выживших. Искали с собаками и термодатчиками. Запускали над подозрительными руинами беспилотники. Лазали в метро и катакомбы. Круз со временем так наловчился, что, почти и не взглянув, определял людское обитание. Через несколько лет после Дановой речи в Давосе и окрестностях собралось без малого две тысячи иммунных и впятеро больше «тусклых». А Европа от польской границы до Гибралтара превратилась в идеальную зону эксперимента по восстановлению дикой природы — за исключением разве что пары дюжин постов, оставленных Давосом для контроля обстановки. Границы зоны определились расчетом возможных потерь. Неразумно соваться туда, где положишь больше, чем захватишь. Польша, Словакия, запад Балкан, побережье Магриба — естественные границы. Дальше — те, кто научился выживать без налоксона. Экспедиция в Венгрию, на родину предков, чуть не стоила Михаю левой ноги. А двоих его коммандос, попавших в плен, разорвали конями.

Возможно, собрав столько людей, Давос бы смог выжить и без грабежа. Но тех, кто охотился на людей десять лет кряду, трудно отправить на свиноферму или перевозки подгузников. Полсовета хотело войны. Хотело больше, больше людей. И рабов. Не удалось в Венгрии и Польше, там далеко и туда трудно, — так двинем настоящую силу в Хорватию, в Боснию. К этим ворам и бездельникам, по привычке разворовавшим и распродавшим гуманитарный налоксон — и потому, из-за непонятного каприза природы, выжившим. Но не сумевшим использовать выгоду по-человечески, а тут же принявшимся добивать друг дружку. Чем бессмысленно разбойничать, лучше работать на общее благо.

Ради общего блага собрали без малого пять сотен бойцов — девять десятых давосских сил. И командовать ими поставили доктор-полковника Фридриха Граца вместе со старшим ландесратом херром Бурке. А Круза Дан не пустил. Не пошел сам из-за подцепленного весной воспаления легких и охотников своих не пустил. Впрочем, Круза не особо и звали.