Ее голос разбивает оцепенение, охватившее нас, и я моргаю. И скашиваю глаза на Рози. Она заряжает пистолет!

– Нельзя было оставлять тебя там, – говорю я, – в том доме.

– Вот тут ты права.

– Но ты же понимаешь, я сама была девчонкой. Когда выбралась оттуда, попала в такую передрягу, что много лет ничего не соображала.

– Стало быть, все в порядке и ты ни в чем не виновата?

Я качаю головой:

– Нет, но я хочу, чтобы ты знала: я за тобой вернулась.

– Врать-то!

– Это правда. Но тебя уже не было, и дом стоял пустой.

Что-то холодное и темное проступает в ее глазах.

– Можешь спросить у Маргарет Суини, – говорю я.

– Эта старая перечница ни с кем говорить не станет – хоть спроси у нее, который час!

Я пожимаю плечами:

– Подумай сама, каково ей было – всякая «белая шваль» вроде нас понаехала в соседние дома и превращала землю, которая их кормила, которую они лелеяли, в помойку. Могла она любить нас?

– Господи, мне что, еще и ее пожалеть? Если уж она такая святая, почему за меня не заступилась?

– Мне она тоже ничем не помогла, – говорю'я. – Может, не знала, что у нас делается. А может, тоже боялась Дэла.

– Я Дэла не боюсь!

– И я не боюсь – теперь. А тогда боялась.

– Надо было сделать, как я, – пустить кровь ублюдку. Может, тогда он оставил бы нас в покое.

– Ты с ним справилась?

Она хлопает себя по карману:

– Мы с подружкой – мадам выкидушкой.

– А у меня так и не хватило храбрости.

– Кажется, тут мы с тобой не похожи, старшая сестричка.

– Мы с тобой во многом не похожи.

– Господи, надеюсь, что так.

Мы проваливаемся в долгое молчание, просто разглядывая друг друга. Ей, кажется, так же любопытно, как мне, но любопытство не изгоняет из ее глаз черной злобы. Я делаю еще одну попытку.

– Я правда за тобой возвращалась, – говорю я. – Знаю, что слишком поздно, но, сбежав из дому, я пристрастилась к наркотикам и в конечном счете попала на панель. Несколько лет у меня в голове была настоящая каша. Но как только я выкарабкалась и начала соображать, что делаю, я стала разыскивать тебя. Хочешь – верь, хочешь – нет, только это правда.

– Это ты так только говоришь, – отзывается Рэйлин. – Просто я нагнала на тебя страху. Ты что хочешь наврешь, лишь бы спасти свою шкуру.

Я качаю головой:

– Я бы умерла за тебя.

Слышу собственный голос, произносящий эти слова, и удивляюсь. Я настолько чужда своей семье, что даже имя сменила, лишь бы не иметь с ними ничего общего. Всю жизнь изменила, и вот, говорю те слова, которые говорят друг другу родные. Наверное, семейные узы крепки – только это не узы крови. Просто обе мы – Дети Тайны, а крепче этих уз вряд ли найдешь. Даже если бы мы были совсем незнакомы, нас крепко-накрепко связывал бы пережитый ужас. А раз то, что случилось с ней, – моя вина, раз я это оставила – мне это и исправлять.

Если бы только знать как.

Рэйлин

Забавно: когда моя сестрица, оскальзываясь, съезжает к нам по откосу, красная пелена, каждый раз заливавшая мне глаза при виде ее проклятой фотографии, не появляется. Не знаю, куда она подевалась. Я ловлю себя на том, что жадно ее рассматриваю, – впервые не украдкой, через дверь больничной палаты, а прямо, лицом к лицу.