Между тем мы уже не в расселине. Кругом стоят башни-деревья Большого леса или очень похожие на них. Только кажутся еще старше, еще необъятнее – если такое возможно. Окутанные тайной стволы мерцают внутренним светом.

Я возвращаюсь взглядом к женщине. В ее глазах – тот же свет. Она улыбается, и холодок страха, ползший у меня по спине, мгновенно исчезает. Но теперь я уже не так уверена, что вижу Нокомис. Я уже ни в чем не уверена.

– Кто… кто ты? – вырывается у меня.

Ее спокойная улыбка становится чуть шире.

– У меня нет имени, дитя, хотя мне давали множество имен. Если хочешь, думай обо мне как о духе, вызванном Вороном, чтобы дать жизнь первому лесу – вечной чаще, с которой начался мир.

– Значит… ты все-таки Нокомис!

Она качает головой:

– Вернее назвать нас сестрами. Она – земля. Я – лес. Есть и другие, подобные нам… в первом океане, в первой реке, в первом холме.

– Почему же у нее есть имя, а у тебя нет?

– И у нее нет имени. Ее только называют Нокомис.

– Вы не любите имен?

Она пожимает плечами:

– Мы не замечаем имен, и они не приковывают нас к одному состоянию бытия. Мы, видишь ли, постоянно меняемся – не что-то одно, но многое в одном. Бывало, меня называли Тайной и Судьбой. Бывало, Белой Оленихой. – Она опускает взгляд к лежащему между нами телу моей сестры. – А иногда называли Выбором.

Теперь я вспоминаю ее первый вопрос. Слова, перенесшие меня из расселины, где я стояла среди других, сюда, в место древнее и глубже всех, какие я повидала в стране снов.

Ты уверена в своем выборе?

Встав на колени рядом с сестрой, я поднимаю принесенный Тоби венок и прижимаю его к груди. Женщина садится с другой стороны от тела, двигаясь легко, как опускающееся на землю облако, неподвластное земному притяжению.

– Ты интересуешься, считаю ли я, что поступаю правильно? – спрашиваю я.

– Если хочешь.

Ответ звучит непонятно, но я не спрашиваю, как его понимать, а просто качаю головой. Я ощущаю в себе странную раздвоенность и осознаю, что она возникла с той минуты, когда в расселине появились псовые. Боль за сестру – как волна цунами, застывшая надо мной, готовая обрушиться. Но пока что она вне меня, и я, ощущая ее, могу в то же время разговаривать с незнакомкой, вместо того чтобы скорчиться под ударом горя и утонуть в нем.

– Не знаю, правильно или нет, – говорю я. – Там… где мы были сейчас… они мне сказали, что она делала страшные вещи. Но все равно я должна так поступить. Потому что однажды я уже бросила ее. Если ей можно помочь, как я могу снова от нее отвернуться? Каждый заслуживает, чтоб ему дали вторую попытку, разве не так?

Я пытаюсь прочесть ответ в ее глазах, но тайна, которая кроется в них, становится еще глубже.

– Может, и так, – отвечает она, – но каждый ли сумеет ею воспользоваться? Ты думаешь, твоя сестра сумеет?

Я гляжу на неподвижное лицо Рэйлин, на ее веки, испачканные кровью.

– Я… не знаю, – говорю я.

– И еще, – продолжает она, – ты должна решить, заслуживает ли второй попытки также твой брат?

– Нет! – вырывается у меня. – То, что он сделал с нами, – чистое зло.

– Но ведь и он не родился плохим? Ты сама сказала: плохим не рождается никто.

Я закрываю глаза. Она меня запутала.

– Мне кажется, ты стараешься меня отговорить, – говорю я.

Она качает головой:

– Я хочу только, чтобы ты осознала, почему делаешь такой выбор.