Я мотаю головой:

– Это не мне прощать – это между ней и теми, кому она причинила зло. Я могу простить только то, что она сделала со мной, и надеяться, что и она меня простит.

– А если не простит?

– Не важно. Я все равно ее прощаю.

– А что, если я скажу тебе, что она станет насмехаться над тем, что ты сделала этот выбор?

– Дело не в том, что подумает она или кто-то еще, – отвечаю я, – дело в том, что я должна сделать.

Я снова смотрю на Рэйлин, провожу пальцем по ее щеке. Кожа уже остывает.

– Зачем мы здесь? – спрашиваю я. – Зачем ты перенесла нас сюда?

Женщина сидит по другую сторону от тела сестры. В ее глазах сияет свет.

– Ты – свет, который я видела на вершине дерева Большого леса, – говорю я, не дав ей времени ответить на первый вопрос.

– Я – из того света, – отзывается она. – Назвать себя этим светом может только сама Благодать.

– Ты позволила мне сорвать ветки. Зачем? Почему мне? Почему Тоби не сумел добраться до них без моей помощи?

– Ты тоже из этого света, – говорит она. – Мой свет и в тебе.

То самое, о чем всегда толковал Джо. Хотела бы я знать, знаком ли он с этой луноликой женщиной, в глазах которой сияет свет соборного леса?

– И Софи… – начинаю я. Она качает головой:

– Софи – дочь другой моей сестры… ты же знаешь. Я видела твою картину.

Она имеет в виду «Обретение потерянной матери». Я нарисовала ее после первого приключения Софи в сказочном мире. Женщина с лицом полной луны, все тело ее тонет в мягком золотистом сиянии. И она обнимает Софи. Я хотела, чтобы картина напоминала Софи о том, что она нашла в том мире, но она, хоть и повесила картину у себя в спальне, по-прежнему отвергала мысль о волшебстве в собственной крови.

В самом деле, женщина, сидящая передо мной, как родная сестра похожа на женщину с моей картины, но как мне это удалось, понятия не имею.

– Софи – волшебный дух, рожденный в человеческой оболочке, – говорит женщина. – Лунный свет, удержанный плотью. Но в нас с тобой другой свет. Можно сказать, мы родные друг другу.

При этих словах все во мне замирает. Просыпается издавна знакомое чувство. Сколько раз я представляла в детстве, что родители мои – ненастоящие. Не могут быть родными. Потому что родных детей ведь любят, разве не так?

Я откашливаюсь:

– Ты хочешь сказать, я подкидыш и…

Не дав мне договорить, она качает головой:

– Нет, я хочу сказать, что одарила тебя. Тебя и твою сестру.

– Но зачем?

Я сама себе напоминаю заевшую пластинку. «Зачем, зачем, зачем?..» Но не спросить не могу.

– Я была в том дереве, под которым ты любила лежать в детстве, – говорит она. – Слушала сказки, которые ты рассказывала. Видела веру, просыпавшуюся при этом в глазах твоей сестренки. И уверенность в истинности этих сказок – в твоих глазах. Я узнала в вас родные души и одарила вас светом.

– Обеих?

Она кивает:

– Ты вполне оправдала мои ожидания, но твоя сестра… – Ее голос переходит во вздох. – Я поняла, что надо ждать беды, когда она сожгла дерево. Но подобный дар, единожды данный, нельзя взять назад.

Я вспоминаю, как ездила в Тисон вдвоем с Джорди – столько лет назад. Как пусто стало у меня в сердце при виде почерневшего пня, оставшегося от любимого друга детства.