Валерия вытащили из воды, и он бессильно распластался на палубе. Мышцы его сделались чугунными. Суставы рук и ног ощущали себя так, будто каждый из них раздулся до размеров бочонка. Голова кружилась, вызывая тошноту. Во рту стояла жгучая сухость. Губы распухли от солнца и соли, покрылись волдырями. В глазах щипало, он не мог открыть их, испытывая жжение, как если бы веки были бы засыпаны крупным горячим песком.

Его снова подняли и понесли куда-то, подхватив под коленями и под мышками.

«Неуютно, очень неуютно. Всё ломит, ноет, гудит… Неописуемо яркие ощущения…»

Пока его несли, снова подступила тошнота. Он содрогнулся, меж слипшихся губ потекла пена, затем хлынула вода.

«Какое облегчение… Какое блаженство…»

Но тут тело перестало его слушаться, и сознание погрузилось во мрак.

Валерия внесли в крохотную каюту и бросили на лежанку, покрытую грубой шерстяной тканью.

Очнувшись, он долго лежал без движений и смотрел в потолок. За стенами шумело море, скрипели снасти, слышался ровный плеск вёсел и ритмичный стук барабана, под звуки которого работали гребцы. Судя по убранству, помещение предназначалось не для богатых гостей.

Валерий приподнялся на локтях.

— Что ж, путешествие по жизни продолжается, — он с трудом шевельнул непослушными губами. — До чего же отвратительно чувствовать себя разбитым. Но какое блаженство всё-таки чувствовать себя!

Он шевельнул пальцами, пытаясь сжать руку в кулак. Мышцы не повиновались ему, пальцы мелко дрожали, напрягаясь. Каждая клетка тела стонала, кричала, звенела. Всё тело шумело, наполненное бесконечной усталостью.

«Великолепие! Богатейшая гамма! Какой поэт сумеет передать словами все эти переживания? Жизнь — настоящее пиршество ощущений».

Валерий поднатужился и заставил себя принять вертикальное положение. В голове опять закружилось.

«Хочется пить».

Распахнулась дверь, и в каюту вошёл коренастый мужчина, чуть ссутулившийся и слегка кривоногий. На нём был вылинявший хитон, покрывавший загорелое тело до колен. На поясе висел широкий клинок в кожаных ножнах, отделанных по всей длине бронзовыми бляхами. Из открытой двери в каюту узкой полосой пролился солнечный свет.

— Меня зовут Нун, — голос вошедшего звучал хрипло и низко.

— Приветствую тебя, Нун, — медленно проговорил Валерий.

— Я больше известен под именем Афинянин. Я вырос в Афинах.

— Знаменитый Нун Афинянин? — уточнил Валерий. — Гроза южных морей? Извини, мне трудно говорить. Язык совсем не слушается, губы тоже едва двигаются.

— Да, я тот самый Нун Афинянин, — человек самодовольно улыбнулся. — Я вижу, моё имя прославило меня даже в Риме!

— Твоя слава сильно отличается от славы Юлия Цезаря.

— Не слышал о таком.

— Каких-нибудь сто лет назад его имя гремело в Риме, Галлии, Египте. Он был величайшим из всех правителей Рима.

— Сто лет назад? Немудрено, что я ничего не слышал про него. Зачем забивать голову чепухой? Меня заботят вопросы более насущные: где и как удачнее захватить купеческий корабль, где и как набить брюхо…

— Твои беспокойства — это мелкие заботы обычного разбойника, — устало сказал Валерий.

— Берегись, римлянин, я могу легко убить тебя, — Афинянин положил руку на рукоять ножа.

— Что тебя возмутило? — Валерий продолжал сидеть, опираясь обеими руками в лавку. Он слабо пожал плечами. — Все вокруг грабят друг друга, даже императоры не отличаются в этом от пиратов. Тебя оскорбило слово «разбойник»? Быть может, ты считаешь себя честным человеком?

— Я могу убить тебя, римлянин, — повторил пират и прикоснулся к крупной золотой вышивке на разорванной тунике Валерия.