– Эх ты, котенок, – сказал он негромко, со всей лаской, на какую был способен. И понес Ниилит обратно к костру.

Когда Волкодав кинулся навстречу страшному гостю, Нелетучий Мыш, конечно, без промедления пустился следом. Одна беда – короткие лапки едва донесли его до черты нарушенного круга. Он мигом вскарабкался вернувшемуся Волкодаву на плечо и укусил его за ухо, досадуя, что не привелось вместе побороться с напастью.

Тилорн ждал их, приподнявшись на локте. Слабые пальцы ученого сжимали ореховое копьецо. Что ж, и оно могло бы помочь, подумалось Волкодаву. Орешник – священен. Но в таком деле осиновый кол все‑таки надежней.

– Что это было?.. – шепотом спросил Тилорн, когда Волкодав кое‑как разжал на своей шее руки Ниилит и заставил ее забраться под плащ. Венн вынул из мешка молот, возобновил круг, сел по другую сторону Ниилит и сказал:

– Это идут те, кого я убил три дня назад. Тут ему померещилась в правой ноздре знакомая сырость, и он торопливо провел рукой по усам: не течет ли кровь. С тех пор, как ему сломали на каторге нос, подобное приключалось нередко. Нет, кажется, на сей раз миновало.

– Господин… – Ниилит снова заплакала, прижавшись к его колену.

– Ладно, я тоже хорош, – проворчал Волкодав и неуклюже погладил ее по голове. Волосы были мягкими и пышными, как густой шелк. Если высыпать на них меток лесных яблок, подумалось Волкодаву, до земли не докатится ни одно. – Зря пугать не хотел. Если бы круг… – Он махнул рукой, отчаявшись объяснить что‑нибудь толком. Слишком долго рассказывать, что воин, убивший врага, должен самое малое три дня париться в бане, строго постясь, не ступая на землю, не показываясь солнцу и, уж конечно, не разговаривая ни с кем. И все это ради того, чтобы мстительные души не сумели отыскать погубителя.

Но рассказывать Волкодав не умел. И не любил.

– Может, еще кто явится, – проговорил он наконец. – Ничего, не достанут.

Немного попозже пришел палач – уродливо вспухший и оттого казавшийся еще толще, чем был при жизни. Голова, покрытая капюшоном, моталась на сломанной шее. Тогда, в подвале, Волкодав так и не увидел его лица. Разглядывать эту рожу теперь ему хотелось еще меньше.

Наткнувшись на круг, палач поднял руки, ощупывая невидимую преграду. Потом, переступая боком, двинулся вдоль черты – не найдется ли где слабого места. Шагнул было под сень дуба, но тут же отскочил обратно – ни дать ни взять сунулся в огонь.

Ниилит тихонько заскулила и заползла под плащ с головой. По мнению Волкодава, вполне можно было укладываться и преспокойно спать до утра: мертвый палач и иные, кого еще там принесет, будут бессильно болтаться у священной черты, точно куски дерьма, попавшие в прорубь, а на рассвете пропадут сами собой. Но Ниилит, придавленная ужасом, дрожала между ним и Тилорном. Шорох шагов из‑за круга грозил свести ее с ума. Тилорн молчал, однако Волкодаву хватило одного взгляда на горе‑чародея – тому тоже было очень не по себе. Ворча сквозь зубы, Волкодав поднялся, снова вытащил молот и, повернувшись к мертвецу, начертал в воздухе Знак Грома: шесть остроконечных лепестков, заключенных в круг‑колесо.

– Во имя Грозы! – сказал он палачу. – Пошел вон! Струя лилового пламени бесшумно упала то ли с дубовых ветвей, то ли с самого неба и обтекла труп. Палач начал корчиться так, словно его вздергивали на дыбу. Милосердная земля схватила его за ноги и быстро втянула в себя. Мать‑Земля всегда жалеет детей, даже самых негодных.

Волкодав вернулся под дуб и улегся, безуспешно стараясь поберечь больной бок. Тилорн гладил по голове лежавшую между ними Ниилит, повторяя:

– Не плачь, маленькая… все хорошо… Не плачь… Волкодав вспомнил тяжелый шелк ее волос под своими пальцами… и как она жалась к нему те несколько мгновений, что он нес ее на руках… Нелетучий Мыш посверкивал светящимися зрачками, вися вверх тормашками на деревянной распорке.