Именно это сейчас и происходило с Грозиным. Злоба, боль и страх заполнили его полностью, не оставляя места человеческому, а сознание раненого зверя вмещало только одну мысль: драться! Напасть, снести, опрокинуть и разорвать на части хрупкого и жалкого врага, посмевшего бросить вызов мощи родового Таланта.

Однако страха я так и не почувствовал. Было разве что волнение — не тревога, а скорее радостное предвкушение хорошей драки. Мой собственный зверь почуял достойного противника и рвался в бой.

И на этот раз я не стал его сдерживать.

— Здоровый ты уродец. Тяжело хоронить будет, — вздохнул я.

И стянул через голову рубаху. Старая привычка — избавиться от одежды, чтобы не испортить при трансформации. Возиться с застежками времени не осталось, так что брюкам повезло меньше. Ткань жалобно треснула, разошлась, и я перекинулся. Без шума и спецэффектов, куда быстрее Грозина: просто оттолкнулся ногами от мягкой травы и прыгнул, а приземлился уже на четыре лапы, стряхнув по пути ботинки с остатками одежды.

И мир тут же раздался в стороны, впуская сотни недоступных человеческому телу звуков и запахов. В спину будто ударил луч прожектора, высвечивая весь сад до самого здания вдалеке, а рванувший навстречу Грозин замедлился чуть ли не вдвое — и теперь уже не казался опасным. Даже мысли побежали проворее, сбросив все лишнее. Как и всегда: я лишь указывал зверю цель и направление, а действовать он прекрасно умел и сам.

Догонять. Драться. И все.

Я рявкнул, обнажая зубы, и в ответ мне раздался удивленный то ли крик, то ли рев. Изменившаяся пасть Грозина уже не могла производить звуки человеческой речи… Впрочем, мы оба в этом и не нуждались: время разговоров закончилось, и теперь в ходу пойду аргументы посолиднее.

Я метнулся вбок, уходя от удара, и здоровенная лапища, способная переломить мне хребет, лишь неуклюже загребла воздух. Силы и веса Грозин отрастил хоть отбавляй, но скорость все-таки осталась на моей стороне: серое четырехлапое тело работало, как отлаженный и смазанный механизм. Будто и не было этих бесконечно-долгих месяцев, когда я едва мог выжать из себя звериное зрение, лучше чуять запахи или отрастить когти на руке. Еще одна частичка меня вернулась — и на этот раз, кажется, насовсем.

И я только сейчас понял, как по ней скучал. Хотелось, выть, кататься по траве и мчаться, куда глаза глядят. И даже драка с противником чуть ли не втрое больше и тяжелее не казалась чем-то по-настоящему важным и серьезным. Разум понемногу затапливала веселая ярость, и я заигрался: снова увернулся, полоснул зубами по неуклюжей лапе. Потом отпрыгнул, рыча — и закружил, дразня медлительного и неповоротливого врага. Снова напал…

И едва не поплатился: в арсенале Грозина оказались не только когти и зубастая пасть. Приплюснутая мохнатая башка метнулась вперед, и в бок будто ударило пушечное ядро. Меня буквально подкинуло на высоту в полтора человеческих роста, перекрутило в воздухе и впечатало в дерево. К счастью, кости уцелели, и боль не отняла сил, а лишь слегка отрезвила.

— Не валяй дурака… — беззвучно шептал я сам себе, поднимаясь на лапы. — Нельзя!

И стоило начать драться всерьез, как и без того не лучший для Грозина расклад стал и вовсе смертельным. Да, он был больше, тяжелее и куда сильнее. Его удары запросто могли бы расколоть мне череп или превратить внутренности в кашу — имей я глупость снова подставиться. Доставшийся в наследство от отца-сибиряка родовой Талант предлагал уж точно не меньше, чем способности оборотня из другого мира.

Но в таких схватках всегда побеждают не сила и врожденный дар, а опыт. Я столетиями оттачивал мастерство, выращивая из неуклюжего толстолапого щенка двухсоткилограммовую машину смерти с челюстями, способными перекусить стальной прут, и шкурой, которую едва пробьет пуля из винтовки.