Повезло: я промчался наискосок через Садовую, плечом свалил на бок брошенную кем-то телегу с овощами и укрылся за ней, приземлившись на асфальт пятой точкой. Живой и как будто даже невредимый — разве что со свежей дыркой в рукаве куртки.

— Вовка, ты совсем с дуба рухнул! — простонал Фурсов, плюхаясь рядом. — Подстрелят дурака!

— Да вы оба бараны! Куда лезете?!

Петропавловский зачем-то тоже ломанулся за нами и теперь с совершенно обалдевшим лицом жался к стене дома, сжимая в руках бесполезную палку — то ли дубинку, то ли черенок лопаты или метлы, обломанный посередине.

— С другого бока заходите! — Я помахал Кудеярову. — Там никого нет!

Револьверы каторжан гремели чуть ли не прямо над ухом, зато с моего места за телегой отлично просматривался кусок кабака, выходивший на Рыночный переулок. Угол, часть стены и окно, за которым как будто никто не прятался. Когда сибиряки двинулись вперед, в полумраке кабака мелькнули два силуэта — и тут же рухнули.

Стрелять я пока не разучился.

— Чего делать будем, Вовка? — поинтересовался Фурсов.

— Пока сиди здесь. — Я с щелчком загнал в «Браунинг» последний магазин. — А как зайду — дуй следом.

Прыгать в выбитое окно прямо на револьверы я, конечно же, не собирался — но до двери «Каторги» оставался буквально десяток шагов. Но пробежать их, не попавшись на мушку… Нет, едва ли. Не хватит ни скорости, ни везения. Разче что…

— За красной рекой, за синими горами, — едва слышно прошептал я, сгребая в кулак ворот куртки, — стоит девица. Держит в одной руке пули железные, в другой — пули каменные…

Не самый изощренный и могучий заговор, не самый надежный — зато из тех, что можно сотворить где и когда угодно. Даже если те самые пули уже вовсю свистят вокруг и колотят по ни в чем не повинной деревяшке, оставляя уродливые дырки. Конечно, простенькое колдовство не могло полностью защитить меня, превратив обычную куртку в непробиваемый панцирь — хотя именно такими словами и заканчивалась традиционная форма заклинания. Но кое-какая польза от него все-таки была… наверное.

— Чего ты там бормочешь? — поинтересовался Фурсов.

— Ничего! — Я рывком поднялся на ноги. — Давай, пошли!

Время будто замедлилось. Воздух загустел так, что мне пришлось буквально продираться вперед, скользя между горячими дорожками, которые оставляли после себя пули. Еще немного, и я, пожалуй, даже смог бы увидеть летящие мимо кусочки свинца — но взятой взаймы у Таланта суперскорости хватило всего на несколько мгновений. Когда я с грохотом снес дверь с петель, револьверы и обрезы вновь загрохотали в привычном темпе, а секунды понеслись вскачь, будто сорвавшись с привязи.

Я проехал на боку метра полтора или даже два, чуть ли не в упор всадив весь магазин в засевших за окном слева каторжан. Три тела с грохотом повалились на пол, и сразу же где-то в глубине зала беспомощно щелкнул курок… дважды. Конечно, наспех заговоренная куртка не смогла бы превратиться в броню или изменить траекторию уже летящей пули.

Но на пару осечек ее все-таки хватило.

— Володька, пригнись! — проревел возникший на пороге Кудеяров.

В замкнутом пространстве выстрел из двух стволов обреза сработал немногим хуже гранаты. Крупная дробь прошлась по тесному залу «Каторги», круша забытые на столе пивные кружки и выбивая щепки из деревянной мебели — и напоследок с грохотом швырнула засевшего за стойкой урку на полки с бутылками. Несколько его товарищей пытались отстреливаться, но их быстро прижали: сибиряки уже подобрались к окнам вплотную и лупили из обрезов по всему, что пыталось двигаться.