Но я видел… скажем так, несколько больше.

Мой визави зря называл себя стариком — да и лет ему оказалось не так уж и много. Не семьдесят и даже не шестьдесят, разве что около того. Усы и короткая бородка уже изрядно побелели, а вот волосы на голове остались темными, почти не тронутыми сединой. Рослая и широкая фигура чуть расплылась, и это не могли скрыть ни солидный пиджак из темно-серой ткани, ни свободная верхняя одежда — то ли плащ, то ли легкое весеннее пальто где-то до колена. Но могучая шея и кисти рук явно намекали, что за респектабельным фасадом все еще прячутся мышцы, а не дряблое тело изнеженного городского обывателя, привыкшего жить в достатке.

Да и не клеилось к нему это слово — старик. Передо мной сидел мужчина. Пусть уже давно миновавший то, что принято называть расцветом сил, но все еще крепкий. Я почему-то сразу понял, что родился он не в столице, а где-то очень и очень далеко отсюда. То ли на севере, то ли в Сибири, за Уралом. Прожил полжизни, если не больше — и состояние свое заработал там же, потратив не один десяток лет… и не одной только торговлей, хоть и в ней, похоже, добился изрядных успехов.

Я с легкостью представил, каким этот плечистый мужик мог быть лет десять-двадцать назад. Не в дорогом костюме, а в каком-нибудь теплом бушлате с меховой шапкой. Растрепанного, заросшего тогда еще темной бородой чуть ли не по самые глаза. С топором или ружьем в руках, у костра, посреди заснеженной бескрайней тайги…

— Так вот ты какой, Володя Волков… Вот и свиделись мы с тобой.

— Свиделись. — Я осторожно кивнул, пытаясь разглядеть в глазах напротив хоть самый крохотный отблеск угрозы. — А вы, стало быть?..

— Будем знакомы. Фома Ильич. — Незнакомец протянул мне здоровенную ручищу. — А фамилия моя — Кудеяров.

Глава 30

Я мысленно выругал себя — мог бы догадаться и раньше. Не то, чтобы Фома Ильич оказался состаренной копией сына, но теперь сходство казалось настолько очевидным, что не заметил бы его разве что слепой. Пухлыми щеками — да и в целом свинообразием младший Кудеяров был обязан то ли юному еще возрасту, то ли материнским генам — а вот стать явно унаследовал от отца. Да и в чертах проскальзывало немало общего: лоб, глаза…

Но если младший выглядел, как нагулявший жирка домашний кабанчик, то в старшем Кудеярове скорее было что-то от медведя. Неторопливое, степенное и могучее. Не то, чтобы благородное или хотя бы симпатичное — и все же внушающее что-то похожее на уважение.

Хоть мы и обменялись буквально парой слов.

От рукопожатия я, понятное дело, воздержался — и здоровенная широкая ладонь повисла в воздухе. А вместе с ней повисло и неловкое молчание, которое длилось, длилось, и длилось… Пока старший Кудеяров не улыбнулся.

— Ершистый ты парень, Володя Волков, — проговорил он, с негромким хлопком опуская руку на колено. — Упрямый. Может, оно и хорошо… Думаешь, я к тебе за сына говорить приехал? Мстить кровавой местью?

Я на всякий случай промолчал — в частности, потому, что именно так я и думал. Драгоценный сынуля наверняка и раньше частенько дрался в гимназии, но вчера отхватил сверх всякой меры и даже лишился пары зубов.