Фотография, имя и номер войсковой части — вполне достаточно, чтобы отыскать человека даже за полвека до изобретения чего-то похожего на Интернет. За прошедшие четыре с половиной года бравый унтер-офицер наверняка успел выйти в отставку и уехать куда-нибудь в глубинку. Или вообще остался на Дальнем Востоке, где выправить новый документ куда проще, чем в столице или губерниях в европейской части страны.

В начале двадцатого века изрядная часть крестьян вообще не имела паспортов, и служащие канцелярий порой заполняли документы со слов просителя, так что поиски героического фельдфебеля Игоря Никитина могли занять не один месяц, но зато теперь я хотя бы не сомневался, что копаю в верном направлении. Да и общая картина если не стала полностью ясной, то уж точно дополнилась.

Итак, что имеем в сухом остатке? Прорывы существовали на земле сотни или даже тысячи лет. Однако когда-то давно, в допетровскую эпоху, а то и вообще еще при Рюриковичах, их количество стало уменьшаться, а примерно в середине позапрошлого столетия и вовсе сошло на нет. Может, это произошло само по себе, а может, постарались древние мудрецы, которые после этого по старой доброй традиции попрятались, вылезая разве что во время очередной войны.

Так продолжалось сто пятьдесят лет, но после русско-японской картина снова круто поменялась. Прорывы начали появляться опять, и не постепенно, а сразу в изрядном количестве, которое еще и прирастало от месяца к месяцу — и прирастает по сей день.

И одновременно кто-то избавлялся… предположительно избавлялся от старшей «когорты». Сначала погиб я, потом еще один, потом еще, и в конце концов страна лишилась всех древних защитников. Будь хоть кто-то из них еще в строю, об этом наверняка знали бы. Если не Геловани, то император уж точно.

Старцы ценили уединенность и конспирацию, но никогда не остались бы в стороне, когда на улицы лезет прожорливая нечисть из мертвого мира. Пусть не сразу, но все же явились бы, чтобы предложить свою помощь и весь арсенал накопленных за столетия знаний.

Я, во всяком случае, просто не мог бы поступить иначе.

И если никто не пришел на помощь Ордену Святого Георгия, значит все мне подобные или мертвы, или напуганы настолько, что не смеют высунуть носа. Значит, остается только сложить два плюс два и сделать вывод, что их исчезновение просто не может не быть связано с колдуном.

И если уж он может открыть один здоровенный Прорыв, значит и остальные — его рук дело, прямо или косвенно. И все загадочные убийства в столице и за ее пределами, и нашествия Леших, Жаб и Упырей, и Меншиков с Сумароковым, и политический заговор — ягодки с одного и того же поля, которое колдун щедро поливал кровью друзей и врагов не два с чем-то года, как я думал раньше, а чуть ли не пять, еще с войны. И единственный, кто может пролить на все это чуть больше света — тот, кто в одна тысяча девятьсот пятом году называл себя Игорем Никитиным и нес службу в третьем сибирском армейском корпусе.

Конечно, если до него еще не добрался колдун.

И случайностей здесь быть уже не может: в безобидной и ненавязчивой на первый взгляд просьбе Воронцовой на деле скрыто куда больше, чем желание убрать чересчур заметного выскочку-капитана — то есть, меня — подальше от грозных царственных очей. Колдуна действительно интересовало наследие древних. Точнее, сами древние, которые каким-то чудом ускользнули от его всевидящего ока и уцелели после чистки.

Неудивительно, что они с Воронцовой заинтересовались исследованиями Вольского.

— Ваше сиятельство, может, все-таки потрудитесь объяснить, что зачем нам искать этого фельдфебеля? — ядовито поинтересовался с дивана Петропавловский. — Он что, Кудеярову денег задолжал?

— Не задолжал, — вздохнул я.