Внезапно в доме начался переполох. А вдруг ночью придет новая волна — еще больше — и всех смоет? Панику поднял какой-то старичок, прикативший во двор на велосипеде. Теперь все боялись ложиться спать. «Ну вот и все, нас всех поглотит волна. Раз — и все! Мы даже не поймем, когда и как», — говорили они. «Ну что за чушь, — думала я. — Вы живете черт-те как далеко от берега». Но у меня не было сил развеять их страхи. Я даже рот не могла открыть.

Через три мучительных часа вернулся Метте. Он нашел фургон. Его хозяин был готов отвезти нас в Коломбо. Близилась полночь. Наконец я могла перестать смотреть на циферблат. Когда я залезла в фургон, то почувствовала колоссальное облегчение. Но стоило нам двинуться по темной ночной дороге, как мне стало страшно. Я не хотела в Коломбо. Я хотела сбежать от безумия, которое творилось в больнице, и от всех, кто набился в дом Метте. Почему нельзя как-то остаться, застыть в моем спасительном оцепенении? Вот бы вечно сидеть в фургоне, прижавшись спиной к сиденью, и ехать, ехать… Еще несколько часов, и взойдет солнце, настанет завтра. Я не хотела никакого завтра. Завтра придется взглянуть в глаза правде. Одна мысль об этом приводила в ужас.

Вначале я старалась не обращать внимания на хруст, отчетливо раздававшийся в ушах, когда я просыпалась. Я и так знала, что это. Викрам уплетал чипсы. Он медленно, очень медленно хрустел чипсами и шелестел фольгой, вытаскивая по одной штучке из пачки, медленно отправляя ее в рот и громко, смачно жуя. Сын проделывал это с каждым кусочком — до самой последней крошки. Как бы демонстрируя: вот так хрустят чипсы. Он ел их подобным образом всегда. Неторопливо, с преувеличенным удовольствием, чтобы я видела, как ему вкусно. Этот спектакль разыгрывался специально ради меня, поскольку я не разрешала Вику есть чипсы каждый день и он считал, что я поступаю жестоко. «Ну ма, другим детям каждый день дают с собой на ланч чипсы. Каждый день! А я должен грызть эти дурацкие мюсли. Фу!»

Шум в ушах все не смолкал, а я лежала и не могла даже шевельнуться. «Это Вик мстит за то, что не давала ему есть всякую гадость», — подумала я. Потом я его увидела: одетый в серые брючки и ярко-красный свитер, он сидит на моей кровати, привалившись спиной к изголовью и поджав колени. В левой руке — пачка соленых чипсов. На нем серые носки — длинные, с полосками, протертые на больших пальцах. Видимо, только вернулся из школы. На штанах пятна земли, лицо чумазое, след высохшей сопли под носом. «Не ешь у меня в постели, будут крошки. И вообще, зачем залез в грязных брюках? Сейчас же иди мыть руки, Вик», — говорю я, как обычно.

Коломбо. Первые полгода после волны

Я выбралась из фургона, который остановился у дверей тетиного дома. Было три часа ночи — первой ночи после волны. Отряхнула крошки с одежды. По дороге водитель остановился купить печенья. Я сказала, что не хочу лимонного, и он принес мне имбирное с орехами.

В доме меня уже ждала целая толпа. Когда я подъехала, они все выскочили мне навстречу. Первым подбежал дядя Бала. Увидев меня, он схватился за голову и открыл рот, как будто собирался завыть. Я быстро увернулась, проскочила мимо всех и кинулась по лестнице на второй этаж. Мне нужно было принять душ. У меня в волосах еще оставались земля и камешки.

Потом я сидела на кровати в спальне двоюродной сестры Наташи, натянув до самого подбородка одеяло и вцепившись в него. Меня расспрашивали друзья и родные. Я рассказала, как джип перевернулся в воде. Описала жуткую давящую боль в груди. «Неужели ты не видела ни маму с папой, ни Стива, ни Вика с Малли? Там, в воде? — все время спрашивали они.