«Дождусь, когда все тела будут найдены, — а потом покончу с собой», — мысленно решила я.

Брат организовал поиски Малли. Вдруг он все-таки выжил. Брат собрал друзей и родственников, и все вместе они прочесали всю страну: побывали в каждой больнице; посетили каждый лагерь для спасенных; давали объявления в газеты; обращались к людям через телевидение; предлагали вознаграждения. Фотографии Малли висели в витринах магазинов, на стенах домов, на моторикшах. Я делала вид, что не замечаю всех усилий Раджива. Говорила себе, что они бесполезны. Нельзя снова позволять себе надеяться. Не теперь. Я уже не должна в это верить.

Как мне принять, что Стив и Малли просто исчезли? И не будет никогда никаких доказательств их гибели? Я не могла отделаться от этих вопросов. Как можно вынести такое — настолько абсурдное? Ведь это значит, все разумное, что было в нашем мире, навсегда смыло той волной.

Они — весь мой мир. Могу ли я допустить, что они мертвы? Это не укладывалось в голове.

В каком-то отупении я начала приучать себя к невозможному. Надо было затвердить наизусть, как мантру: «Мы не полетим в Лондон, домой. Мальчики во вторник не пойдут в школу. Стив больше не позвонит мне с работы — узнать, вовремя ли я их забрала. Вик больше не будет играть в салки на школьном дворе. Малли больше не будет скакать по кругу в компании маленьких девочек. Еще Груффало… Малли больше не заберется ко мне в кровать, не обнимет, не потребует почитать про Груффало с его ядовитой бородавкой на носу. Вик больше не порадуется победе “Ливерпуля”. Ни тот ни другой больше не заглянет в духовку — проверить, готов ли мой яблочный пирог». Мое песнопение продолжалось до бесконечности.

Но усвоить из этого хоть что-то я не могла.

В морозильнике оставлена пицца для мальчиков, потому что поздний рейс, и пока мы доберемся из Хитроу домой… На следующее утро молочник принесет все как обычно — я заранее с ним договорилась. На Новый год мы собираемся к Аните. Только что прошло Рождество. Мальчики во все горло распевали свою любимую Jingle Bells — тот вариант с дурацкими строчками про дядю Билли, у которого что-то там по дороге отвалилось. Еще совсем недавно у них голова шла кругом от Хеллоуина. На кухне в оранжевом ведре до сих пор лежат сладости — их недоеденные трофеи. Я все еще чувствую, как две маленькие руки в перчатках сжимают мне пальцы. То был сырой осенний вечер; повсюду фейерверки; холодные щеки моих детей.

Они отсутствовали — и это все. От остального я отчаянно отгораживалась. В меня вселился ужас, потому что вокруг любая мелочь была из той жизни. Мне хотелось уничтожать все подряд — все, интересовавшее их до недавнего времени. Меня охватывала паника при виде обычного цветка — ведь Малли непременно бы воткнул его мне в волосы. Каждая травинка оборачивалась врагом — Вик обязательно потоптался бы на ней. Когда наступали сумерки и в темнеющем небе над Коломбо начинали кружить тысячи летучих мышей и ворон, меня всю передергивало — хотелось, чтобы они все поумирали. Это зрелище, всегда вызывавшее восторг у моих сыновей, принадлежало моей прошлой жизни.

Нужно было обезопасить себя. Пришлось в буквальном смысле сузить поле зрения: не смотреть по сторонам. Исчезнуть; уйти во тьму. Я запиралась в комнате и даже при задернутых шторах натягивала на голову одеяло.

Под окнами тетиного дома без конца ездили машины.