— Господа, не откажите… — он перевел взгляд пьяно поблескивавших глаз с Черникова на одетого в темную тройку, с солидной золотой цепью на жилете, Невроцкого. — Не откажите составить компанию. Есть шустовский коньячок, а закусочка собрана в ресторане «Россия» на Петровских линиях. Прямо в корзиночке. Очень прошу не отказать, господа…

Невроцкий вопросительно посмотрел на Черникова. Тот в ответ смущенно улыбнулся и неопределенно пожал плечами.

— Пойдемте, Анатолий Николаевич, неудобно отказать попутчику. — Невроцкий решил все взять в свои руки: от этого телка пока дождешься. Купчик-то, видно, навеселе, да с деньгой. Может, потом его в картишки соблазнить?

Коньяк был действительно хорош, да и закуска. Видно, провожавшие Кудина, как отрекомендовался их новый знакомый, знали толк в чревоугодии.

— Погуляли… — сыто жмурился Тихон Иванович Кудин, — и на Большой Дмитровке в театре-ресторане «Шантеклер», и в «Новом Петергофе», и в подвальчике «У Мартьяныча»… Люблю, грешник, это дело.

— Торгуете? — вроде ненароком осведомился Невроцкий.

— Помаленьку… — засмеялся Кудин. — Всем помаленьку. И магазины есть ювелирные, и комиссионная торговля, да и чего другого не пропущу! Купец, он свою выгоду всегда блюсти должен. А вы?

— Пишу, — коротко отозвался Черников.

— Хорошее дело! Вот… — Кудин достал из-за спины сложенный вдвое петербургский еженедельник «Солнце России», — как председателя Государственной думы Родзянку изобразили! А?! — Он развернул лист с карикатурой. — Говорят, издатель лучших художников перекупил: Ре-Ми, Лебедева, Радакова, Дени… А слышали, господа, новый куплет про министра внутренних дел Протопопова? Нет? Это на мотив «Алла-верды»:

— Каково, господа, а?! — Он счастливо рассмеялся.

— Распутин наше несчастье… — глухо сказал Невроцкий. — Могу вам как юрист сказать: хорошего нам более ждать нечего. Вот, представьте, некий Назаров, его как раз недавно судили, предпринял попытку ограбить Казанский собор! Мыслимое ли дело раньше такое? Да за это надо, как в старину, на площади, принародно кнутом у столба насмерть забивать. А его? В вечную каторгу и отлучили от Церкви. И адвокат, причем отметьте, один из лучших в Питере, после процесса заявил: это ненадолго! На что намекает, наглец?!

— Ага, вы, значит, по юридической части… — разливая по серебряным дорожным чаркам коньяк, отметил для себя Кудин.

— Да, в некотором роде, — поджал губы Невроцкий.

Он лгал. Алексей Фадеевич Невроцкий был ротмистром отдельного жандармского корпуса. Служил в Польше, но теперь там немцы. Временно прикомандировали к петроградскому управлению, приходится много разъезжать по стране. Постоянно видишь, как незаметно для непосвященного глаза, подобно натянутой гнилой ткани, расползается в неумелых руках царя Николая власть в Российской державе.

Близорукий болван! Надо же было додуматься запретить охранному отделению иметь свою агентуру в армии — приказано было получать сведения о настроении войск побочно. Вот и мотаешься туда-сюда, а большевики, они побочных методов не признают. Идут в солдаты, агитируют в полках, гарнизонах, на флоте. Неужели там, наверху, не понимают, что армия уходит из рук? От быдла загородиться можно только штыком, а штыки становятся все ненадежней: почти весь фронт охвачен большевистской заразой. Но зачем об этом с попутчиками? Стоит ли?

— Так, говорите, пытался ограбить? Экий разбойник… — Кудина заинтересовал рассказ Невроцкого, и он отвлек его своими расспросами от мрачных мыслей.