Ребенок, ее собственное дитя. Она улыбнулась. Да, она хочет, она очень хочет, чтобы он был. Ей нужно о ком-то заботиться, для кого-то жить.
Но как же ее или его вырастить и воспитать?
Жить с Тероном приятно, однако ребенку нужна не только мать, меблирующая лучшие дома, мать, которую исподтишка стараются ущипнуть местные богатей. А вдруг ребенок узнает, что ее продавали с аукциона в борделе? И как обстоит сейчас дело с наследством отца? Долгое время она совсем об этом не думала, но если родится ребенок, надо, чтобы он рос, ни в чем не нуждаясь.
Она поедет в Албукерк и встретится с отцовскими поверенными. А потом с ребенком уедет обратно в Кентукки, в Трагерн-Хауз. У нее навернулись слезы при воспоминании о Трагерн-Хаузе. Много раз, когда она бывала так счастлива с Сетом, она смеялась при мысли о Трагерн-Хаузе и думала, каким одиноким и заброшенным он бы показался ей, живи она там одна. Ах, но теперь ведь она не будет одна. С ней будет ее ребенок.
Целую неделю Морган убеждала Терона в разумности своего плана. Она вернется в Нью-Мехико, а потом – в Кентукки.
– Морган, но как же ты можешь уехать? Ты для меня как младшая сестра. Что за жизнь будет без тебя? Пожалуйста, останься.
И ей не так-то легко было оставить Терона и отказаться от роскошного образа жизни, который он ей обеспечивал. Ведь уехав, она должна сама себя содержать, сама заботиться о себе и принять ответственность за новую жизнь.
Между золотыми приисками Калифорнии и Санта-Фе недавно стал ходить дилижанс, и Терон оплатил ее проезд.
Расставались со слезами.
– Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, где живет твой друг, – сказал Терон, когда она поднималась в дилижанс по высоким ступенькам.
Путь до Санта-Фе показался ей ужасным. Дилижанс трясло, он подпрыгивал и раскачивался на камнях, а на дороге их были тысячи.
Длительные остановки были только тогда, когда меняли лошадей, и пассажиры вынуждены были хватать все, что попадется, чтобы запастись едой в дорогу. На окнах были только холщовые занавески, но в дилижансе было невыносимо душно от скученных, немытых и потеющих людей. Сначала пассажиры разговаривали между собой, а один мужчина усиленно пытался завладеть вниманием Морган, но через несколько дней все уже были слишком усталы, чтобы говорить. Сначала Морган старалась держать лицо и руки в чистоте, но когда грязь ручьями потекла.
Когда они приехали в Санта-Фе, она так устала.
– Позвольте вам помочь.
– Морган! – И Фрэнк подхватил ее на руки.
Ее глаза затуманились.
– С тех пор случилось так много всего…
– Эй девчушка! – Он снова схватил ее в объятия. – Не смотри на меня зверем Я все знаю.
– Уверен?
– Конечно. Достаточно было понаблюдать за вами обоими, как вы ходили вокруг да около.
– Нет, на ранчо Колтера я не поеду.
– Теперь помолчи, а я о тебе позабочусь. Твое ослиное упрямство со мной не пройдет. Завтра ты отправишься на ранчо. Там твое место, тем более – того, которого ты носишь.
Она широко раскрыла глаза.
Фрэнк засмеялся:
– Я за дамами всегда это примечаю. Ты такая как прежде, только животик округлился. Но я знаю отчего это бывает – сам смастерил шестерых ребятишек.
Морган испытала чувство огромной благодарности к нему. Она с удовольствием подчинилась его воле, а он попросил приготовить для нее горячую ванну и подать обед прямо в комнату. Оставшись одна, она вымылась, а потом с жадностью съела все, что принесли. Было всего шесть вечера когда она без сил упала на мягкую кровать.
Поздним вечером Фрэнк приехал за ней в фургоне. Она отдохнула, чувствовала себя решительной и сильной и сказала, что не поедет на ранчо Сета но Фрэнк и слышать об этом не желал:
– Это твой дом. |