Он изо всех сил мчался по пустынным, занесенным снегом улицам. В течение часа – таков вердикт человека в серебряной маске. В его мозгу, во всем его теле бушевал разгоревшийся конфликт. Он предпринимал любые попытки удержать на месте свое тело, замедлить бег своих ног, дать этим садистам возможность довести до конца свое дело, но в то же время демон, обуздание его подсознание, пришпоривал его вперед, чтобы вовремя достичь Истиолога и успеть защитить его.

С нетерпением ждал он на углу прилета аэробуса. Когда наконец-то этот сарай на воздушной подушке прибыл, весь покрытый коркой наледи, он не мешкая вскочил в него и едва дождался ближайшей к Улице Лжецов станции. От нее до квартиры Истиолога нужно было еще идти пять кварталов пешком, Барсак преодолел их быстрой рысью, увязая в снегу всякий раз, когда его сознанию удавалось вернуть контроль над взбунтовавшимся телом, повинующимся только подсознательным импульсам.

Но по мере приближения к квартире Истиолога гипнотическое внушение господина полностью взяло над ним верх, и в мозгу оставалась только одна мысль – мысль о том, чтобы своевременно предупредить своего повелителя, спасти его от острых ножей приверженцев Культа.

Вверх по лестнице. По коридору. Вот и дверь. Барсак, задыхаясь, ловил воздух ртом. Легкие его заледенели, нос и уши онемели от обморожения.

– Истиолог! Держитесь! Я иду!

Крик, еще один, истошный, невероятный, захлебывающийся вопль, который эхом прокатился по коридору старой квартиры и вызвал чувство леденящего ужаса в груди Барсака.

Он шмякнулся о дверь, как выбрасываемая на свалку кукла. Мертвая хватка, которой удерживал его Истиолог, внезапно исчезла. «И все-таки, после всего, я опоздал, – подумал Барсак с облегчением. – Они убрали его».

Дверь отворилась. Барсак прошел внутрь на окоченевших ногах. Первое же, что увидел – это четверых в серебряных масках.

Истиолог лежал голый в своей постели, в луже крови. Двойной крест своим алым цветом ярко выделялся на фоне его бледной кожи. Над ним склонились две фигуры в серебряных масках, держа над его лицом какой-то необычный инструмент с остро отточенным широким лезвием с двумя рукоятками, соскабливая начисто…

Не выдержав этого зрелища, Барсак отвернулся.

– Все кончено, – произнес знакомый голос, голос человека, навестившего его в пивной. – Жаль, что он очень быстро умер.

– Жаль, что не я сам проделал все это, – пробормотал Барсак. – Но ведь сей дьявол не давал мне ничего совершить. А теперь я свободен.

Свободен! Вот только…

– Да, – сказал один из последователей Культа. – Свободны. Но вам известна цена вашей свободы.

Это уже была третья встреча с Лордом Кэрнотьютом, и впервые Барсак не видел в нем своего противника. Изможденный, уже не способный ни на ярость, ни на страсть, устало сидел он в роскошном кресле – высоко во дворце Кэрнотьюта, жадно впитывал слова великана.

– Вы отбываете на Азонду завтра, – произнес губернатор. – В этой группе семнадцать посвященных. Период посвящения длится год. После этого после этого вам станет известно, какие пути открыты для вас, а какие нет.

– А Зигмунн там будет?

Кэрнотьют опешил на мгновенье, затем смерил Барсака сверху вниз.

– До конца его года осталось еще несколько месяцев. Он будет там. Но если вы еще не оставили мысли…

– Вы прекрасно знаете о том, что я давно уже отказался от всякой попытки выручить его – да и себя тоже.

Барсак прислушался к своему голосу, сдавленному, совершенно невыразительному и в какой-то мере поразился тому, как сильно он изменился за эти семь месяцев пребывания на Глаурусе.