Под руководством Гоминика Халвора ему удалось самому получить кое‑какие туманные прогнозы своего будущего. Он снова заглядывал в чашу, подобную той, какую ему показывал Галбифонд (правда, у того она напоминала простую кухонную миску), и хотя картины, которые он разглядел, были куда менее отчетливыми, чем то, давнее видение, он все же уловил в них намек на то, что в конце концов покинет Триггойн и возобновит борьбу за трон, что предстоят новые и новые большие сражения, в которых погибнет едва ли не больше народу, чем до сих пор. А завершиться все должно было каким‑то грандиозным финалом, сути которого Престимион так и не смог постичь; он был исполнен тьмой и пустотой, за которыми ничего нельзя было разглядеть; он мог, казалось, являться даже концом света.

– Что это такое? – спросил он у Гоминика Халвора, рассматривая свое последнее апокалиптическое видение. – Как следует понимать то, что я здесь вижу?

Но старый волшебник заглянул в чашу не более чем на полсекунды.

– Любезный граф Поливанд, иногда то, что кажется необъяснимым, оказывается на самом деле просто бессмысленным, – сказал он совершенно безразличным тоном. – К тому же далеко не все, что новичку удается вызвать, имеет значение. Я посоветовал бы вам выкинуть это из головы.

Что Престимион и попытался делать. Но все же то мятущееся в пустоте небытие, которое он разглядел в чаше, так и осталось в нем. Его волновало и расстраивало то, что он уже собственноручно начинал творить мелкое колдовство, ну а то, что в результате он увидел нечто такое, чего ни он сам, ни Гоминик Халвор не смогли объяснить, расстраивало его еще сильнее. Он все время ощущал в себе странное лихорадочное возбуждение. Порой ему даже казалось, что он вот‑вот лишится разума. Одной дождливой ночью, сидя далеко за полночь за кружкой простого вина, Престимион пожаловался Септаху Мелайну, который единственный разделял теперь его скептицизм:

– Я строил всю жизнь, опираясь на доводы здравого смысла, а теперь мне кажется, что вся моя вера в факты, причины и следствия находится под угрозой.

– Может ли такое быть, Престимион? Неужели ваши убеждения поколебались после нескольких упражнений в колдовских фокусах?

– Признаюсь, что начинаю замечать смысл во многом из того, что говорит Гоминик Халвор. Но тем не менее не вижу никакого смысла в этом самом утверждении!

– Печально было бы впасть в безумие из‑за собственных противоречивых выдумок. Не волнуйтесь так, старый друг. На самом деле все это колдовство само по себе является наполовину безумием, а наполовину мошенничеством, и нет никакой необходимости воспринимать любую половину всерьез. Я никогда не соглашался на это и никогда не соглашусь, и вам тоже не следует. Я еще с детских лет напрочь отверг все, что не приближает мое мироощущение к пониманию действительного положения вещей.

– Я больше не могу поступать так, – ответил Престимион. – Или, может быть, мое осознание действительной картины мира здесь, в этом городе волшебников, начало меняться. Мне кажется, что я начинаю верить этим людям, по крайней мере отчасти.

– В таком случае мне жаль вас.

– Избавьте меня от жалости, – сказал Престимион. Он наклонился вперед над столом, почти касаясь лицом лица Септаха Мелайна. – День за днем я пытаюсь найти в себе силы, чтобы покинуть этот город и возобновить борьбу с Корсибаром, – чуть слышно прошептал он. – Пока еще я далек от осуществления этого намерения, но стремление к нему все сильнее и сильнее овладевает мною.