Затем ей пришла в голову другая пугающая мысль.

Какой бы дурной репутацией ни пользовался Рошфор де Виль, он был членом семьи маркиза, и теперь он и его сестра будут в трауре.

Это означает, что для леди Лэнгдон невозможно будет сопровождать ее на какие-либо балы или званые вечера, по крайней мере до похорон.

«Мне придется поехать домой!» — подумала Гермия и сразу упала духом.

Как будто солнечное затмение лишило ее света и вокруг осталась одна темнота.

Она должна будет распрощаться с маркизом и отправиться домой, и на этом все кончится.

«Я не вынесу этого! Как смогу я… оставить его?» — спрашивала онасебя, но знала, что другого выбора нет.

Когда она спустилась к ленчу, оказалось, что — как она и ожидала — леди Лэнгдон отменила приглашения, назначенные на этот день, и они с Гермией находились в; столовой одни.

Маркиза нигде не было видно, и, сидя за ленчем вместе с леди Лэнгдон в большой столовой, в которой впервые со времени ее приезда не было никого, кроме них, Гермия чувствовала себя так, как будто она уже уезжает обратно, в дом викария.

Леди Лэнгдон не могла в тот день говорить ни о чем, кроме странного, поведения Рошфора де Виля, которое привело его к прогулкам ночью по крыше.

Ей, кажется, и в голову не приходило, что он мог иметь для этого злодейские мотивы.

— Он всегда был непредсказуем, — болтала она в своей обычной манере. — Ну кто, кроме Рошфора, пожелал бы связываться с акробатами на трапециях и с цыганами, которых все боятся?

— Это действительно кажется странным, — бормотала Гермия.

— Это расстраивает наши планы на сегодня, — сказала леди Лэнгдон. — Но мы должны узнать, что Фавиан считает возможным предпринять вечером. У меня нет намерения отменять вечеров больше, чем необходимо ради соблюдения приличий. Никто не будет сожалеть о Рошфоре, и менее всех — его родственники.

Говоря это, леди Лэнгдон поднялась, чтобы выйти из столовой, и, когда они проходили по вестибюлю, велела дворецкому:

— Когда его светлость возвратится, скажите ему, что мы с мисс Брук будем в библиотеке.

— Хорошо, миледи, — поклонился дворецкий.

Они пошли в библиотеку, и Гермия была счастлива вновь наконец порыться в книгах и найти новую для чтения.

Но девушка могла лишь гадать, что скажет маркиз, когда вернется, надеясь, что это будет скоро.

Она безумно хотела видеть его, но в то же время чувствовала смущение.

Вновь и вновь говорила она себе, что, когда он целовал ее, вознося на небеса, приводя ее в соприкосновение с божественным, для него это было просто выражением благодарности.

«Я не должна вести себя с ним так, чтобы он ощущал неловкость», — думала она.

Так рассуждала она сама с собой.

«Если я буду льнуть к нему, если я покажу, что люблю его, я уподоблюсь всем этим женщинам, которые лебезят перед ним и потому быстро ему надоедают».

Но она знала, что это будет очень трудно.

Леди Лэнгдон опустила журнал, который читала.

— Поскольку мне нечем сейчас заняться, — сказала она, — и я устала оттого, что мы легли вчера так поздно, я, пожалуй, пойду прилягу.

Скажи Фавиану, когда он придет, что если у него есть что-то важное, пусть разбудит меня.

Если же нет, я спущусь к чаю вовремя.

— Я передам ему, — ответила Гермия.

Она открыла дверь для своей хозяйки, и леди Лэнгдон добавила:

— Ты не забыла, что лорд Уилчестер заедет к тебе? Я не думаю, что он будет ранее трех часов, как полагается для таких визитов.

Она вышла, прежде чем Гермия успела попросить леди Лэнгдон сказать слугам, что ее нет дома.