— М-м-м-м, — начал он.

— Не мекайте. Говорите.

— Сай.

— Отлично. Продолжайте.

— Один из ассистентов продюсера, мальчик на побегушках. Его зовут Истон.

— Еще кто?

— Я. Кажется, Ник Монтелеоне. Потом еще оператор.

— Как его зовут, Грегори?

— Ален Дювивье.

— Он француз?

— Mais oui, monsieur le detective. Вместе со своей возлюбленной.

— Как ее зовут?

— Моника, вернее, Monique. Но она уже уехала.

— Как все происходило?

— Он сначала разговаривал с декоратором, с Рейчел.

— Еще с кем?

Грегори закрыл глаза и даже на минуту захлопнул рот. Казалось, он пытается восстановить в памяти всю сцену.

— И все.

— Вы уверены?

— Уверен.

— Сай просил кого-либо остаться и поговорить позже?

— Не знаю. Он отослал меня положить в машину папку с розовыми страничками. Это были страницы сценария, которые он уже просмотрел. У нас принято — если ты уже просмотрел сценарий — цвет страниц меняется. Сначала — голубые, потом розовые, потом желтые, зеленые, бежевые, а потом лимонные…

— Приведите ко мне Алена.

— Не могу. Я уже должен быть в Ист-Хэмптоне, а он…

— Приведите его немедленно.

Обернется за пару минут.

Я заметил одну интересную штуку в киношниках: ни один из них не был одет в нормальную деловую одежду. Ален Дювивье одет был именно так, как все думают, должна одеваться французская богема. Ему было под тридцать, наполовину обесцвеченные длинные волосы стояли дыбом, и вполне соответствовали его густым бровям и серьге в ухе. На нем были шорты цвета изжеванной жвачки и поверх этих шорт надеты другие — как бы семейные трусы с разрезами по бокам. Он был чуть пониже, чем средний медведь-гризли, и чуть повыше, чем нормальный человек. Грегори за его спиной вообще не было видно.

— Привет, — сказал я.

— Алло, — отозвался он, а потом добавил, с приличествующей моменту печалью: — Сай. Очень, очень грустно.

У него был такой сильный французский акцент, что я подумал, сейчас как воскликнет: О-ля-ля! Но он не воскликнул.

— Мистер Дювивье, как я понял, вы присутствовали на просмотре в тот вечер, когда там произошел известный разговор.

Он начал так старательно прислушиваться, что я решил говорить помедленнее.

— В тот вечер говорили о молнии и обсуждение — разговор — зашел о том, что бы произошло, если бы молния ударила в Линдси Киф. Вы что-нибудь такое припоминаете?

— Съемки Линдси Киф?

— Нет, не съемки, а молния. Разговор был о молнии.

— О молнии?

Я обернулся к Грегори.

— Как, черт побери, «молния» по-французски?

— А я испанский учил.

Я снова обернулся к Дювивье.

— Молния.

Я показал на небо и начертил зигзаг в воздухе. Он бросил беспокойный взгляд в сторону Грегори. Я зарычал, изображая раскат грома, и снова начертил в воздухе зигзаг. Дохлый номер.

И тут Ален завопил:

— Рашель!

— Рашель? — переспросил я.

Грегори пояснил:

— Ему девушки обычно заодно и переводят.

— Он не понимает по-английски?

— Ну, технические термины понимает. А еще умеет говорить: «Алло, милашка», и у него это неплохо выходит.

— Au revoir, — сказал я Дювивье.

— Пока, — ответил он.

Умница. Она включила телевизор, но убавила громкость, так что даже если бы кто-нибудь прислушивался у окна, он не догадался бы, что в доме кто-то есть.