— А когда он скачет по равнинам, там он — настоящий клановый дворф, — негромко рассуждал сам с собой Вольфрам. Это открытие немало поразило его. — Колост знает особенности клановой жизни и понимает заботы клановых дворфов. Он способен беспрепятственно жить в двух мирах и нигде не быть в тягость. Теперь я понимаю его природу. Наверное, такой дворф и в самом деле завоюет весь Лерем.

Пока Вольфрам предавался размышлениям, жители Сомеля разглядывали его самого. Он был для них диковинным существом, почему-то решившим бросить родные земли и жить среди чужестранцев. Среди чужаков, как некоторые презрительно именовали выходцев из других рас. Правда, Вольфрам все же значился в переписной книге, хотя запись о нем чиновник нашел далеко не сразу. Его имя было записано вместе с именами родителей, которые к этому времени уже умерли. Ниже стояло имя Гильды. Вольфрам узнал приписку, сделанную собственной рукой напротив ее имени: «умерла».

Умерла.

Он отвернулся, чтобы не видеть переписной книги.

Теперь, когда нашлось свидетельство о нем, для Вольфрама был открыт весь Сомель.

Он тщательно изгонял из памяти все, что было связано с этим городом, но стереть оттуда расположение городских улиц не мог. И через двадцать лет Вольфрам помнил, как и куда идти. За это время город разросся и изменился, но старая часть Сомеля, врезанная в склон горы, сохраняла прежний облик.

Изначально Сомель строили люди с помощью своей магии Земли. То был дар давным-давно умершей ниморейской королевы за какую-то помощь, оказанную ей дворфами. Теперь уже никто не помнил, чем дворфы помогли темнокожей правительнице. Старый город с его домиками и лавчонками напоминал пчелиные соты. Но число Пеших непрерывно росло, и Сомель уже не помещался в прежних границах. Нынешний город занимал дно ущелья, карабкался по его склонам, тянулся по берегам реки и Сомельского озера.

Вольфрам родился и вырос в старой части Сомеля. Когда он увидел лица жителей, ему показалось, что он никуда не уезжал. Он шагал по знакомым улицам, встречая знакомые лица. Точнее, знакомым было выражение этих лиц: напряженное, мрачное, неулыбчивое. Да и с чего Пешим радоваться? Радость стремительно неслась на конях по равнинам, и городские дворфы даже не подозревали о ее существовании. Но почему же дети Пеших не пытались, подобно Колосту, вырваться отсюда на равнины? Впрочем и это объяснимо: сильно развитое чувство долга и семейного единства. Многие, очень многие безропотно принимали свою участь.

Вольфрам, как и Колост, взбунтовался против своей участи. Только в отличие от Колоста он повернулся спиной к соплеменникам. Он сравнил себя с Колостом, и ему стало стыдно.

Он брел по мощеным улицам, камни которых были отполированы башмаками многих поколений дворфов. Он то и дело поворачивал голову, отыскивая знакомые приметы. Вольфрам распахнул плотно закрытые ворота памяти, позволив воспоминаниям захлестнуть его. Он боялся, что воспоминания принесут ему горечь и мучения. Нет. Воспоминания согревали его, наполняя душу легкой грустью.

— Ты что-то сказал? — спросил Вольфрам, внезапно очнувшись.

— Я спросил, не согласишься ли ты разделить со мной кров, — сказал Колост.

Вольфрам покачал головой.

— Нет, спасибо. Я знаю, где мне нужно провести ночь. Это единственное, что я могу для них сделать.

Колост понял.

— Так ты пойдешь прямо туда?

— Да, — ответил Вольфрам. — И так много времени пропало напрасно.

— Вижу, ты не забыл дорогу, — сказал Колост, когда они свернули в неприметный переулок.

— Такое едва ли забудешь.

ГЛАВА 7

Как уже говорилось, Камень Владычества хранился в шатре, стоящем в старой части города.