— Как он перенес путешествие?

— Здоровья у него хватает на то, чтобы ругать стражей последними словами, или, по крайней мере, я так слышал.

— Хороший признак. А другие?

— Афгулы?

— Как они? Ведь они так далеко забрались от дома… я был удивлен.

Заявление капитана граничило с ложью. Он был поражен и потрясен. Сюрпризом оказалось то, что у киммерийца оказалась связанная клятвой стража из афгулов, если в историях об Афгулистане, что ходят последние два года, есть хоть крупица правды.

К тому же для того, чтобы скрыть свои чувства, у капитана имелась веская причина. Он хотел знать, может ли кто-то из его людей узнать пленного. Скорее всего, немногие, и то в лучшем случае через какое-то время.

— Я пойду, навещу гиганта. Держи вино и колбасу наготове, когда я войду в палатку. Афгулам пригрози, как мы делаем обычно с пленниками, но не позволяй никому причинять им вред, и проследи, чтобы сами они себе чего не повредили.

— Как капитан пожелает, — ответил Бэрак.

Снова офицер понял, что в словах сержанта таится вежливый упрек.

— Люди недовольны?

— Нет, даже те, кто потерял своих друзей, не озлобились. Но все сгорают от любопытства.

Неудовлетворенное любопытство могло превратиться в досаду. А тогда мятеж вспыхнет быстрее, чем ветер пустыни сдует плохо закрепленную палатку. Капитан однажды уже попадал в подобную ситуацию и выжил лишь благодаря тому, что всегда держал нос по ветру. Какую-то секунду лицо его ничего не выражало.

— Я должен как можно быстрее поговорить с нашим пленником, чтобы удовлетворить свое любопытство, — сказал капитан. — Когда я получу ответы на свои вопросы, я все объясню людям.

Сержант кивнул. Он выглядел скорее безропотно покорившимся, чем счастливым, но сержанты так всегда смотрят на начальство и на планы начальства, которые не понимают.

Капитан закончил подправлять свои усы, почистил зубы, потом оделся надлежащим образом, в том числе надел под кольчугу тунику, поверх которой натянул рубашку и металлическую юбку, а стальной шлем спрятал под тюрбаном. Из оружия он взял с собой лишь кинжал.

Если ему удастся заключить договор с пленником, оружие ему и вовсе не понадобится. А если нет — никакой меч, топор или лук его не спасут.

* * *

Только Конан решил, что за ним не наблюдают и что пришло время попытаться вырвать клепки цепи, как громко хлопнул полог палатки. Вошел капитан туранцев, с головы до ног одетый в шелка. За пояс у него был заткнут кинжал, украшенный драгоценностями.

«Еще одна высокородная собачка Ездигерда», — такой была первая мысль Конана.

Потом он разглядел, что шелковые одежды достаточно поношены, покрыты пятнами и заштопаны после долгой службы. Кушак выглядел слишком тонким, чтобы в нем можно было спрятать нож, а клинок кинжала, возможно, стоил столько же, сколько украшающие его Драгоценности. Но вошедший держал себя как дворянин, походил на молодого волка и был на голову ниже киммерийца.

— Хорошо, Конан. Не скажу, что встреча наша получилась очень любезной, но должен спросить тебя: помнишь ли ты меня?

Конан знал туранский язык достаточно хорошо, чтобы писать на нем стихи, если, конечно, у него когда-нибудь возникло бы такое странное желание. Акцент капитана выдавал в нем дворянина самых высоких кровей — столь высокородного, что он вполне мог бы играть роль комнатной собачки Ездигерда.

Киммериец внимательно оглядел своего гостя. Он начал вспоминать, где видел его раньше, и решил, что этот туранец раньше был тоньше, и борода его не так выцвела в лучах солнца пустыни, но…

— Кром!

— Нет, это я, Конан. И я не сижу на ледяном троне в холодной пустыне, глазея на всех тех, кто осмеливается просить меня хотя бы о минимальном покровительстве.