И что же? Да, я понимаю, что занимаюсь грязным, постыдным делом. Сколько раз пытался бросить — и не могу. И в глубине души знаю, что и не хочу. Потому что таков уж я есть и таково мое истинное призвание.

Впрочем, это не единственное мое занятие. Я, кроме того, торгую книгами, являюсь владельцем «Барнегат Букс», маленькой букинистической лавки, что на Одиннадцатой Ист-стрит, между Бродвеем и Юниверсити-плейс. И в паспорте, который хранится у меня в комоде, в самом дальнем углу ящика для носков (что, впрочем, довольно глупо, потому как, поверьте мне, это первое место, куда заглядывает вор), значится мое занятие — книготорговец. В паспорте также указано мое имя, Бернард Граймс Роденбарр, и адрес по Вест-Энд-авеню; имеется там и фотография, мягко говоря, не слишком для меня лестная.

В другом-то паспорте фотография гораздо лучше, ну, в том, что хранится в тайнике, в шкафу. Он выдан на имя Уильяма Ли Томпсона и гласит, что я являюсь бизнесменом и проживаю по адресу: 504, Филлипс-стрит, в Йеллоу-Спрингс, штат Огайо. Выглядит, как настоящий, и практически таковым и является — во всяком случае, зарегистрирован в паспортном столе, как и тот, первый. Я получил его, предъявив свидетельство о рождении, тоже вполне подлинное, только, увы, не мое.

Я еще ни разу не воспользовался этим паспортом на имя Томпсона. Он у меня уже семь лет и будет действителен еще три года. Но даже если я им не пользовался, все равно, думаю, стоит его продлить, когда придет срок. Причем заметьте, меня нисколько не беспокоит тот факт, что до сих пор не представилось случая попользоваться им. Ну, как, к примеру, пилота истребителя, которого тоже ничуть не беспокоит, что у него не было случая воспользоваться парашютом. Пусть себе лежит, на всякий пожарный случай.

Сегодня он мне вряд ли понадобится, а потому пусть лежит где лежит вместе с припрятанной энной суммой наличными, без которой я тоже надеюсь пока обойтись.

Последний раз, когда я пересчитывал эти деньги, там было около пяти тысяч долларов — гораздо меньше, чем хотелось бы. В идеале всегда следует иметь под рукой запас (тоже на всякий пожарный случай) в размере двадцати пяти тысяч, не меньше, и я периодически довожу его до этой суммы, но затем сам и подтибриваю оттуда то на одно, то на другое. Не успеешь оглянуться, как покажется донышко.

Тем более есть все причины заняться наконец делом.

О настоящем работяге можно судить по его инструментам. И о воре — тоже. Я достал связку разнообразных отмычек, щупов и всяких замысловатых полосок металла и припрятал в брючный карман. Был у меня и фонарик, напоминавший по размеру и форме авторучку, и я сунул его во внутренний карман блейзера. Прятать фонарик нет нужды — такие продаются в магазинах по всему городу — и иметь его при себе — вовсе не преступление. А вот носить при себе отмычки — совсем другое дело. Одного факта обладания маленьким набором типа моего достаточно, чтобы отправить его владельца на длительные каникулы куда-нибудь на север штата, за казенный счет. А потому я держу эти орудия труда в тайнике, а вместе с ними — и фонарик, просто чтоб не забыть.

Та же история и с перчатками. Я привык работать в резиновых, ну, типа тех, в которых моют посуду, и даже прорезал в них дырочки для вентиляции. Но теперь появились эти новые, совершенно потрясающие перчатки из тонкой пластиковой пленки, легкие, как перышко, и прохладные, точно огурчик-корнишон, и за сущие гроши их можно купить целый рулон. Я оторвал от рулона пару перчаток, а остальные убрал на место.

Затем задвинул панель, закрыл шкаф, взял атташе-кейс, вышел из квартиры и запер дверь на все замки. Причем сам процесс занял меньше времени, чем рассказ о нем: я зашел в дом в десять тридцать, а вышел на улицу, уже переодетый и экипированный должным образом, без пятнадцати одиннадцать.

Не успел я выйти за порог, как мимо проплыло такси. Я, конечно, мог свистнуть, крикнуть и остановить его.