В додзё было полным-полно оттачивавших свое мастерство старших монахов. Лобсанг едва успел отскочить в сторону, когда мимо него пронеслась пара бойцов, руки и ноги их мелькали с невообразимой скоростью, нарезая время на все более тонкие ломтики; каждый пытался найти слабое место в обороне противника…

— Эй! Метельщик!

Лобсанг испуганно оглянулся, но окрик был адресован Лю-Цзе. Тинг, который, судя по новенькому поясу, только что получил третий дьим, с побагровевшим от ярости лицом наступал на старичка.

— Да как ты посмел войти сюда, чистильщик нечистот? Тебе запрещено быть тут!

Улыбка на лице Лю-Цзе слегка изменилась. Он выудил из-за пазухи небольшой кисет.

— Решил срезать путь, — пояснил он, достав из кисета щепотку табака. Похоже, он собирался скрутить самокрутку прямо на глазах у разъяренного, нависшего над ним тинга. — А у вас тут грязновато. Я определенно должен поговорить с человеком, который отвечает за уборку местных полов.

— Да как ты смеешь меня оскорблять! — завопил монах. — Убирайся к себе на кухню, презренный метельщик!

Лобсанг, съежившийся от страха за спиной у Лю-Цзе, вдруг понял, что в додзё стало очень тихо и взоры всех монахов обратились к ним. Кое-кто перешептывался. Восседающий в своем кресле наставник додзё — его можно было узнать по коричневого цвета одеяниям — равнодушно наблюдал за происходящим, подперев голову рукой.

Двигаясь утонченно и неторопливо, подобно самураю, создающему изысканный букет, Лю-Цзе аккуратно раскладывал табачные крупинки на листочке тончайшей папиросной бумаги. Что, разумеется, еще больше выводило из себя.

— Если не возражаешь, я предпочту выйти вон через ту дверь, — сказал он.

— Подумать только, какова дерзость! Значит, ты хочешь драться, о злейший враг грязи?

Монах отскочил назад и поднял руки, приняв стойку Хека. Резко повернувшись, он нанес удар ногой по висевшему рядом кожаному мешку, причем настолько сильный, что цепь, поддерживающая мешок, лопнула. Монах снова повернулся лицом к Лю-Цзе; руки его изогнулись, говоря о том, что он собирается начать атаку Змеи.

— Аи! Шао! Хай-иии… — завопил он.

Наставник додзё поднялся.

— Остановись! — велел он. — Ужели ты не хочешь узнать имя человека, которого собираешься уничтожить?

Боец, не меняя позы, свирепо посмотрел на Лю-Цзе.

— Мне ни к чему знать имя какого-то метельщика, — заявил он.

Лю-Цзе наконец скрутил тоненькую самокрутку и подмигнул разъяренному монаху, чем распалил его еще больше.

— Знать имя метельщика есть большая мудрость, о юноша, — сказал наставник додзё. — И мой вопрос был адресован не тебе.

Тик

Джереми уставился на простыни.

Они были испещрены словами. Написанными его  рукой.

Надписи переходили на подушку, а потом и на стену. Были и эскизы, оставившие штукатурке глубокий след.

Свой карандаш он нашел под кроватью. Он умудрился заточить его. Во сне. Он заточил  карандаш во сне! И, судя по виду карандаша, он писал и рисовал несколько часов кряду. Конспектируя свой сон.

На краю стеганого одеяла обнаружился список необходимых деталей.

Сон, когда он его видел, был абсолютно понятен и прост. Словно молоток, палка или Гравитационный Регулятор Колесника. Джереми как будто старого друга встретил. А теперь… Он уставился на собственные каракули. Он писал настолько быстро, что не обращалвнимания ни на пунктуацию, ни на пропущенные буквы.