— Не слушай же их, матушка. — рыдал Альфонсо. — Это все ложь — ложь! Он жив — я не мог его убить. Ну — оттолкнул сильно, но убить то не мог! Ты же веришь мне, матушка?!

— Да конечно же, сыночек ты мой. И не знаю, что они там говорят.

— Три! Ломай дверь!

Сильный удар обрушился на дверь, однако, створки выдержали.

— Оставьте! — повелительно, и, даже, гневно, крикнула матушка. — Здесь нет убийцы!

— Извините, но мы вынуждены это делать! — еще один удар, да такой силы, что дверь только чудом осталась на месте.

Альфонсо вскочил на ноги, оттолкнул матушку в сторону, схватил колыбель. В голове только одно пылало: «Немедленно бежать. Иначе — схватят, засудят. Ведь, и в темницу посадить могут…». Вновь вспомнился хруст: «Да нет же — не мог я этого сделать — просто не мог и все».

Он намеривался схватить колыбель, и прыгнуть с этой ношей в окно, думал, что она окажется легкой; однако — оказалась почти неподъемной — ведь от всех переживаний он очень истомился.

Тут матушка схватила его за руку:

— Что же ты делать хочешь?

Альфонсо завыл от отчаянья, ибо развернувшись, увидел, как от очередного удара, выгнулся у двери створка; от следующего — дверь должна была слететь с петель.

— Но не убивал же я!!! — отчаянный вопль.

И он развернулся, пронес колыбель, почти до окна, да тут матушка повисла на его плеча, стало целовать в щеку:

— Да что ж это творится то такое. Сыночек, остановись. Куда ж ты их тащишь то?.. Нет — я не дам тебе их унести.

И в голосе ее была такая уверенность, что Альфонсо почувствовал, что она, действительно, не даст их унести. Вот-вот новый удар должен был обрушиться, а матушка сильнее сжала его плечи, плакала:

— Нет — не отпущу…

И тогда Альфонсо выронил колыбель, схватил руки матери, отдернул их от себя, и сильно толкнул ее в плечи.

Альфонсо показалось, что время замедлилось. Дальнейшее стало кошмаром его — он смотрел, и не в силах был, что либо изменить. Он слишком сильно толкнул — так толкнул, что матушка не удержалась на ногах. Ее отбросило к письменному столику с лакированной поверхностью. При падении она развернулась и ударилась о край столика виском. Тут же повалилась на пол, и уже не двигалась, и не издавала никакого звука — только вот на лакированной поверхности осталась маленькая вмятина, и кровавый след. И этот то след от крови Матери, стал надвигаться на Альфонсо…

Последний удар в дверь и она не выдержала: задвижка отлетела в сторону, ну а сама дверь с грохотом повалилась на пол.

«Матушка жива — иначе просто не может быть! Но, как же я мог ее так толкнуть?! Мерзавец!» — одновременно с этим, он схватил колыбель, и в рывке, вырвался от устремленных к нему рук, он прыгнул — выбил окно, но на траве не удержался на ногах, покатился — и все это не выпуская колыбели.

В отчаянном этом положении мозг его продолжал сосредоточенно работать — «Они прыгнут за мною — колыбель не выпускать — не терять не мгновенья — сосредоточить все тело…»

Преследователи, конечно схватили бы Альфонсо, если бы были одеты так же легко, как и он; однако — это были дворцовые, облаченные в парадные латы, которые значительно стесняли их движения. Пока первый из них перебрался через окно, убийца уже успел подняться на ноги, и, перегнувшись под тяжестью колыбели, метнуться в кусты…

А по дворцу, и по парку уже поднималась тревога: надрывались трубы, слышались команды, топот бегущих…

Альфонсо споткнулся о какой-то корень, растянулся на земле, и, чувствуя, как дрожат от напряжения его руки, и, как клубиться в сознании чернота, стал звать Сереба.