|
Вспомни, какой болью его голос в тебе отозвался. А почему?.. Да потому, что верно почувствовал ты, что зла он тебе желает. Самый опасный враг — есть тот враг, который другом притворяется, и которому веришь ты, что он друг. Ты, вот, вспомни, какая тебе от него польза была?.. Все, то ты делал, к цели рвался, а он только задерживал. Ты вспомни, вспомни — сначала в пещере сколько времени потеряли — он тебе все сказочками зубы заговаривал. Потом — у крестьян этих, целый день — это он, ведь, тебя к ним привел. Но пришел дух Кэнии — да, я все знаю — он говорил, что надо бежать… По доброте своей она говорила, что дружка надо оставить; а я говорю — убить негодяя! Тебе жалко, а я говорю — убить! Или мало тебе?! Или не видишь ты, что он только и делает, что плетет вокруг тебя козни?!.. Теперь отвечай — согласен ли ты исполнить это?! Если да — есть в тебе разум, и ты будешь спасен! Нет — замерзнешь здесь, в Небытие.
Сказавши так, ворон сошел с его губ. Снег вновь замел лицо, и только губы еще могли шептать. Он знал, что, если ответит: «Нет», то ворон оставит его, и он будет погребен под снегом, навсегда. Он вспоминал далекое, далекое детство. Вот плывут они с Тьеро по солнечной реке, смеются. Вот остров, вот карта пиратских сокровищ. Песчаные дворцы на пляже, общие тайны… многое, многое другое — это был целый мир, и Альфонсо, вспомнив его, понял, что сказав: «Да» — он разрушит не только этот мир, но и еще что-то, он почувствовал, что, если согласится, тогда то и наступит безысходный мрак. Хотя, итак был мрак… — Нет. — прошептал он. Ворон ничего ему не ответил, но тут Альфонсо почувствовал, что он остался в одиночестве, и только снег все падал и падал на него. Вот замел и губы. Вот покрыл саваном. Не стало ни чувств, ни темно-серого неба; Альфонсо понял, что пришла смерть.
А Тьеро видел, как его друг закашлялся, как стала вырываться изо рта вода. Тогда он перевернул Альфонсо на живот, и приподнял голову, чтобы легче было освободить легкие от избытка воды… Через несколько минут, Альфонсо лежал в золотистой, исходящей от Сереба дымке, тихо дышал, смотрел на своего друга, и шептал: — Теперь ты бы мне песнь спел… Друг. — Какую же? — Да какую хочешь… — Тогда я и спою о дружбе… Это очень старая песня, ее пели наши предки в Среднеземье, в те дни, когда Нуменор еще не был поднят с морского дна: Альфонсо лежал, наблюдал за протекающим над ними туманом, который все густел; потом он зашептал: — Меня опять в сон тянет… Ты, друг, не давай мне заснуть… Тьеро закончил петь и теперь говорил: — Тебе надо спать — ты очень устал. И Альфонсо заснул. На этот раз в видениях не было боли.
Тьеро проснулся, в самую глухую ночную пору. Туман умерился, стлался теперь непроницаемо плотным ковром над озером, и едва-едва пересекал его границы. Из этого тумана просвечивались желтоватые огоньки, и Тьеро понял, что исходят они от маленьких факелов тех человечков, о которых прошептал, незадолго до того, как погрузиться в сон Альфонсо. Слышались даже их голоса, однако, их было едва слышно — должно быть, и у них разворачивалась какая-то история, кажущаяся им необычайно важной, но для Тьеро совершенно не интересная. Стараясь не издать какого-либо звука, который мог бы нарушить покой спящих, Тьеро отошел на несколько шагов, и размышлял так: «Ежели вокруг Сереба такой покой, так я, утомленный целым днем скача, да еще этими ныряньями — проспал бы до полудня. А тут, должно быть, и трех часов не минуло, как уже вскочил. Значит, что-то было… Быть может, тот ворон? Ведь, Альфонсо хоть и не говорил про него ничего, все-таки ужасается… Неужто он где-то поблизости?. |
