Сыновья Эдуарда если и могли чего-то ожидать от отца, так только грубую шутку. Ему никак не удавалось почувствовать себя непринужденно в общении с ними; он всегда оказывался или слишком громким, или слишком неловким. По мнению отца, принц Эдуард был слишком худым для своего возраста. Мальчишка был выше сыновей прочих людей, однако словно состоял исключительно из локтей и коленей. Хотелось бы знать, чем это лорд Риверс в своей глуши кормит ребенка. Принцу эта еда, безусловно, не шла впрок.

Судя по всем отчетам, младший Эдуард выполнял все положенные уроки, о чем бы ни шла речь – о спряжениях, о владении мечом или о верховой езде на надежном боевом коне. Тем не менее он будто не обладал тем стремлением наследовать престол, которое мог бы понять его отец. Король искал это качество в обоих своих сыновьях, однако, на его вкус, оба они были слишком смирными. Он не хотел ломать их волю трудностями, однако ему казалось, что сам он в двенадцать лет был изрядным драчуном и задирой. Эдуард помнил, как ставил на собственную победу в дружеских борцовских поединках с солдатами гарнизона Кале. Они бывали достаточно жесткими, и в них соблюдались немногие правила. И хотя он проигрывал опытным солдатам, потом они выставили его против французских портовиков и торговцев, двух из которых он взял врасплох и заработал на этом несколько монет, позволивших ему впервые в жизни основательно напиться. Заплутав в винных парах и в воспоминаниях, монарх укоризненно покачал головой. Люди, собравшиеся в его дворце, не знали толк в подобных вещах. Они ели его пищу и пили его пиво, но жили мягкой и расслабленной жизнью.

Внезапным движением Эдуард поднес к лицу собственные ладони и уставился на толстые пальцы. Два из них так и остались кривыми после переломов. Ладони его покрывала одна сплошная мозоль, а одна из костяшек на левой руке была вдавлена каким-то давно забытым ударом… Это были ладони воина, и они часто болели, наводя на мысль о том, что конца этой боли никогда не будет. Король сжал правую руку в кулак и услышал легкий звон, свидетельствовавший о том, что слуга заново наполнил голубую стеклянную чашу. Эдуард со вздохом взял ее и поднял на уровень глаз, погрузив танцующих в синее море.

И тут его словно стиснуло самым неуместным в такое мгновение образом, так что он даже испугался, хотя ощущение это пришло без предупреждения и мгновенно оставило его. Эдуард прищурил правый глаз, ощутив какое-то неудобство – скорее, чувство падения, чем головную боль. Оно пришло и ушло так быстро, что он даже усомнился в том, что почувствовал что-то не то, но тем не менее встревожился. Эдуард поставил кубок на небольшой столик, находившийся рядом с троном, и нахмурился, заметив, как дрогнули его пальцы.

Он не мог сказать, хорошим был королем или нет. Но вот сыном, для начала, он был хорошим. Он отомстил за отца, и это либо не значило совсем ничего, либо же было чрезвычайно весомо. Эдуард улыбнулся, ему понравилась эта мысль: или совсем несущественно, или значимо до невозможности.

И братом он был хорошим, хотя скорее для Ричарда, чем для Джорджа Кларенса. Бедолага Джордж позволил себе слишком на долгий срок затаить в душе дурацкую обиду, какую-то рану, как будто страна была ему чем-то обязана или он, король Эдуард, был перед ним в долгу.