Боцман появился на капитанском мостике минут через двадцать, чтобы задать сакраментальный вопрос:

– А цветочки‑то, поди, тоже за борт?

– За борт, – кивнул Рейли.

– Что за цветочки? – лениво поинтересовался я, скорее из досужего любопытства, чем действительно интересуясь, откуда на борту королевского корсара взялись цветы.

– Да я рассказывал! – отмахнулся самодовольный триумфатор, созерцающий, как матросы радостно срывают крышку ящика с пернатым богом Кецалькоатлем. – Экое страшилище! Ко мне тащите. В каюту. Мы тут давеча одного портогаса[11] перехватили. А у того в трюме клубни каких‑то цветов из Нового Света. Думал милашке Бетси отвезти, да ничего, обойдется наша Диана‑Вирджиния без заморских веночков.

– Клубни? Это тюльпаны, что ли? – решил блеснуть эрудицией д'Орбиньяк.

– У тюльпанов, кажется, луковицы. Да и не растут они, по‑моему, в тех краях, – усомнился я.

– Нет, не тюльпаны, – мотнул головой Уолтер. – Португалец, кажется, именовал их «пататы». Ну что ты встал? – Корсар отвлекся от созерцания оскалившегося идола и грозно рыкнул на боцмана: – Дьявол тебе в корму! Сказано же – за борт!

– А ну стоять! – заглушая последние слова капитана, заорал Лис. – Какой «за борт»?! Охренел, что ли? «Пататы, пататы»! Картоха!!! Да я вам такое из нее приготовлю!

– Из цветов? – Брови Рейли удивленно поползли вверх.

– Ага! Из пестиков и тычинок! Дикие люди! Не знают, что такое картошка!

– «Лис! Я ничего не хочу сказать, но в нашем мире именно Рейли познакомил европейцев с этими корнеплодами».

– «А?! Вот оно как! А я уж думал, что он совсем мозгами поистерся. Не, ну классно! Это мы хорошо попали! Картошка – это правильно! А то я тут от местных каш уже опух».

В устах моего друга сообщение о том, что он опух, звучало по меньшей мере спорно. Его тощая жилистая фигура не являла ни малейшей склонности к полноте. И вот теперь мы ели жареную картошку, и трофейные боги уныло созерцали быстро пустеющее серебряное блюдо.

Именно в этот миг, когда охота на ломтики жареной свинины подходила к концу и наша троица, обретшая теперь нового собеседника в лице пленного адмирала, готовилась к поглощению десерта, на канале закрытой связи, знаменуя трубный глас руководства, возник институтский резидент и наш добрый друг Мишель Дюнуар, коронный шляхтич пан Михал Черновский. Сей достойный муж, официально представляющий при французском дворе особу короля Речи Посполитой – Францишка, бывшего герцога Франсуа Алансонского, руководил операциями Конторы по всей Европе и еще неделю назад искренне полагал, что сделал все необходимое для обеспечения спокойной эвакуации отработавших агентов, то есть нас. Как бы не так! С тех пор каждый день пан Михал появлялся на канале связи с однообразным вопросом. Узнали ли мы что‑нибудь новое о планах Рейли?

Что я мог ему ответить?! Мы шли в Англию. Должно быть, умилостивившись выброшенным за борт хламом, Нептун сменил гнев на милость, и наши корабли поймали ветер. Мой рассказ о богатой добыче, захваченной у испанцев, кажется, успокоил резидента. Поэтому, сообщив, что тайный агент в Лондоне позаботится об освобождении сановных пленников, пан Михал, любезно попрощавшись, отправился вершить дела европейской политики, жонглируя тронами и сердцами, как заправский циркач кольцами.

– Клянусь кисточкой с хвоста Люцифера, – макая кусок лепешки в аппетитный жир, покрывающий дно блюда, прочувствованно бросил Рейли, – шевалье, я и помыслить не мог, что вы обладаете столь изысканным кулинарным талантом!

– Ну это еще что, вы еще деруны не пробовали! – снисходительно махнул рукою д'Орбиньяк, и то ли пламя фонаря, качнувшись, странно осветило его лицо, то ли он действительно зарделся от похвалы.