— Я прямо не могу дождаться, когда наконец! — восклицает Маринка. Глаза у нее блестят. Блестят и капельки воды, оставшиеся после душа на веснушчатом носу. И красная резиновая шапочка, похожая на мокрую от дождя шляпку сыроежки, тоже блестит…

Так было в прошлый раз.

А сегодня, когда Туся и Анна Мартыновна, открыв тугую дверь, вошли в вестибюль бассейна, вся группа уже была там. Ребята стояли возле автоматов с газированной водой и разговаривали. Вернее, все слушали. Говорила одна Маринка Голубева да Ашот бросал нетерпеливые реплики, возбужденно сверкая глазами.

Туся и подходить не стала. Сделала вид, что не заметила ребят. Не будет она им мешать. Зачем же? Они, конечно, говорят о завтрашнем дне, о подарках, которые принесут.

Но Ашот, увидев ее, окликнул:

— Туся, иди! Секрет тебе скажем! Большой секрет.

Туся оставила бабушку возле гардероба и подошла: интересно, какой такой может быть у них секрет?

— Марина, говори ей, — велел Ашот.

И тогда Маринка, волнуясь и перебивая себя, принялась рассказывать об Антоне: о двойке, которую ему поставили совсем несправедливо, о соревновании, на которое его могут не допустить из-за этой несправедливой двойки, и, главное, о том, что вся их семерка, все они должны обязательно помочь Антону…

Туся слушала молча, свысока, чуть опустив ресницы. И вдруг, оборвав Маринку на полуслове, разочарованно протянула:

— Па-а-адумаешь, не допустят… Ну и пусть не допускают! А нам какое дело?

Все с изумлением уставились на Тусю. Маринка, словно подавившись, сразу смолкла.

— Да ты не поняла, наверно, — растерянно проговорила Галя.

Ашот, всем своим видом выражая возмущение, замахал руками и начал сыпать:

— Если бы ей поставили неправильную двойку… Нет, ты скажи, если бы ее не допустили…

— А мы бы ей «па-а-адумаешь»! — в тон ему подхватил Костя Великанов, очень похоже передразнивая Тусю.

— Эгоистка ты! — перебив всех, громко крикнула Маринка. Это трудное, не совсем понятное, но очень обидное слово она употребила, вероятно, первый раз в жизни. Но отчеканила его к месту, глядя Тусе прямо в глаза.

Этого уже Туся вынести не могла. Она побледнела. Лицо у нее стало обиженное, злое. Она им всем покажет!

— Ты вот что, — сказала она, медленно и раздельно произнося слова, обращаясь к Маринке. — Ты, если так… если так про меня говоришь… Я с тобой не вожусь! И не смей приходить ко мне на день рождения. Слышишь?

— Да Туся же… — с испугом прошептала Галя.

Но Туся не могла иначе; она ткнула рукой в сторону Маринки и крикнула:

— Сама она эгоистка! Я ее в дом не пущу!..

Наступила тишина. Прошло полминуты. А может, целая минута. А может быть, еще больше. Наконец, не сводя с Туси колючего взгляда, Ашот спросил:

— А нас ты все же приглашаешь?

Тусины зрачки забегали. Но, собравшись с духом, она твердым голосом ответила:

— Конечно, приглашаю. Всех, кроме нее. — И, стараясь даже улыбнуться полюбезнее, прибавила: — В воскресенье ровно в пять жду вас к себе.

— Понятно. Так и запишем, — сказал Ашот и повернулся к Тусе спиной.

Трудна работа тренера

Сегодня Зоя Ивановна не узнавала своих ребят. Они были на себя не похожи. Понуро стояли на построении в зале. Вяло делали гимнастику, обычную перед уроком. Не озоровали, не фыркали от смеха. Точно подменили их.

У Туси было кислое лицо. Она то и дело поджимала губы, дулась, что ли, на всех?

Ашот почему-то гневно косился в ее сторону.