Изменить размер шрифта - +
Задача была - очистить весь тыл  перед
штурмом Екатеринодара. Все было учтено и  разработано  по  законам  высшей
военной  науки.  Деникин  не  учел   одного-единственного   и   важнейшего
обстоятельства: перед ним  находилась  не  неприятельская  армия,  силы  и
средства которой он мог  бы  оценить  и  взвесить,  а  вооруженный  народ,
непонятные ему силы. Он не учел того, что одновременно с  его  победами  в
этой народной армии  растут  ненависть  и  единодушие,  что  время  буйным
митингам, когда скидывались неугодные  командиры  и  большинством  голосов
решалось наступление, миновало, сменялось новой, еще дикой,  но  с  каждым
днем крепнущей дисциплиной гражданской войны.
   Все, казалось, предвещало легкую и скорую победу. Разведка  доносила  о
паническом движении войск Сорокина, уходящих на Екатеринодар,  за  Кубань.
Но это было не совсем верно. Разведка ошиблась. За Кубань бежали дезертиры
и мелкие отряды, уходили обозы беженцев. Тридцатитысячная группа  Сорокина
очищалась от всего  небоеспособного,  подтягивалась  и  лютела.  Батайский
фронт против немцев был оставлен. Красные ждали встречи  в  открытом  поле
лицом к лицу с Деникиным. И  случилось  так,  что  Добровольческая  армия,
окрыленная победами, почти у цели, едва  не  погибла  вся  без  остатка  в
завязавшемся  вскорости  десятидневном  кровавом   сражении   с   войсками
Сорокина.
   С   бонапартовской   надменностью    Сорокин    ответил    на    запрос
Кубано-Черноморскому ЦИКу: "Агитаторов мне  не  нужно.  Деникинские  банды
агитируют за меня. Историческая доблесть моих войск опрокинет все преграды
контрреволюции". Остановив панику  в  войсках  в  первые  дни  наступления
Деникина, Сорокин, казалось, очнулся от пьяного бездействия. Днем и  ночью
он носился по фронту - в вагоне, на дрезине, верхом. Он устраивал  смотры,
собственноручно застрелил перед фронтом двух командиров за вялое отношение
к текущему моменту, вытягиваясь на стременах, говорил такие слова о врагах
народа, так матерился с  пеной  на  искаженных  губах,  что  красноармейцы
прерывали его ревом, как буйволы в туче слепней. Он усилил работу  военных
трибуналов и особых  отделов,  объявил  смертную  казнь  за  неисправность
винтовки и издавал по армии приказы, где  говорилось:  "Бойцы!  Трудящиеся
всего мира с надеждой смотрят на вас, они принесут вам  свою  великодушную
благодарность, - с открытыми глазами и сильной грудью вы  идете  навстречу
кровавому рассвету истории. Паразиты, ползучие гады, банды Деникина и  вся
контрреволюционная сволочь должны  быть  выметены  огнем  и  свинцом.  Мир
трудящимся, смерть эксплуататорам, да здравствует всемирная революция!"
   Он сам в горячечном возбуждении сочинял эти приказы. Их читали вслух по
ротам. Украинские мужики, донские шахтеры,  фронтовики  кавказской  армии,
иногородние и казаки -  вся  пестрая,  оборванная,  шумная,  ни  черта  не
признающая братва, - слушали, как завороженные, эти пышные слова.
Быстрый переход