|
Отступая, они все сметали на пути. Их влекло одни - поскорее оторваться от висящей за плечами смерти, уйти куда глаза глядят. Нескончаемые толпы дезертиров брели по терским степям, по древней дороге народов, покрытой полынью и курганами. - Из-под Екатеринодара ушло около двухсот тысяч войск и беженцев. Те, кто остался, были зарублены, повешены, замучены станичниками. В каждой станице качались трупы на пирамидальных тополях. Красным мстили теперь без пощады, не опасаясь их возврата. Во всем краю выжигали самое имя большевиков. Сорокин был рожден революцией. Он звериным чутьем понимал ее взлеты и падения. Он не руководил отступлением, это было бы бесполезно. Стихия устремлялась на восток, - она остановится, когда у белых ослабнет упорство преследования. Ему оставалось только мрачно глядеть в окно вагона, ползущего по выжженным степям, мимо курганов древних пелазгов, кельтов, германцев, славян, хозар... Личный конвой охранял его поезд, так как проходившие кричали: - Братишки, командиры нас продали, пропили, бей командиров, мы своих убили. Начштаба Беляков приходил в купе, вздыхал и осторожно начинал говорить туманные слова о невозможности дальнейшей борьбы. "Революция имеет свои фазы, - постоянно повторял он, поглаживая ладонью большой лоб, - подъем прошел, против нас выступают уже стихийные силы. Мы боремся не с офицерами только, а со всем народом. Нужно вовремя спасти завоевания революции... Спасти хотя бы компромиссным миром..." И он приводил убедительнейшие примеры из истории... "За какие деньги хочешь меня купить, подлец?" - только и отвечал на это Сорокин. Попадись ему Деникин сейчас в руки - съел бы его живьем. Но всего злее разгоралось его сердце на товарищей, членов Черноморского ЦИКа, бежавших из Екатеринодара в Пятигорск. Они только и знали, что "изыскивали меры, обезоруживающие диктаторские намерения Сорокина..." Не исполняли срочных приказов, всюду вмешивались, - лезли со своим Марксом в самую душу главнокомандующего. В салон-вагоне Сорокина опять появилась Зинка-блондиночка, - в этом чувствовалась забота Белякова. Зинка была все такая же розовенькая и соблазнительная, только голосок ее несколько осип; все ее шелковые кофточки и гитару сперли в обозе. Обращение ее с главнокомандующим стало более независимым. По ночам, когда опускались шторы в салоне и Сорокин впадал в мрачный восторг хмеля, Зинка, побренчав на балалайке, принималась нести ту же бурду, что и Беляков: про близкий конец революции, про блистательную судьбу Наполеона, сумевшего перекинуть мост от якобинского террора к империи... У Сорокина начинали светиться глаза, билось сердце, гоня в мозг горячую кровь пополам со спиртом... Он срывал штору и глядел в окно, в ночную темноту, где ему чудились отблески его горячечной фантазии... Натиск белых становился слабее. |
