Получил чин подпоручика. Затем неожиданно, в
начале семнадцатого года, был арестован, отвезен в Петроград и приговорен
к расстрелу за принадлежность к подпольной организации. Освобожденный
Февральской революцией, выступал некоторое время от группы анархистов в
Совете солдатских депутатов. Затем куда-то исчез и снова появился в
октябре, участвуя во взятии Зимнего дворца. Одним из первых кадровых
офицеров пошел на службу в Красную гвардию.
Сейчас он, скользя и срываясь, влез на дерновую крышу и, собрав складки
под подбородком, засунул большие пальцы за пояс, глядел на тысячи
задранных к нему голов.
- Хотите знать, дьяволы горластые, почему золотопогонная сволочь вас
бьет? А вот из-за этого крика и безобразия, - заговорил он насмешливо и не
особенно громко, но так, что было слышно повсюду. - Мало того, что вы не
слушаете приказов главковерха, мало того, что по всякому поводу начинаете
гавкать... Оказывается, тут еще и паникеры!.. Кто вам сказал, что под
Филипповской нас разбили? Кто сказал, что Корнилова предательски
подпустили к Екатеринодару? Ты, что ли? (Он быстро выкинул руку с наганом
и указал им на кого-то из стоящих внизу.) Ну-ка, влезь ко мне,
поговорим... Ага, это не ты сказал... (Он нехотя засунул револьвер в
карман.) Думаете, я такой дурак и мамкин сын - не понимаю, из-за чего вы
гавкаете... А хотите, скажу - из-за чего? Вон - Федька Иволгин - раз,
Павленков - два, Терентий Дуля - три - получили по прямому проводу
сообщение, что на станции Афинской стоят цистерны со спиртом... (Смех.
Рощин криво усмехнулся: "Вывернулся, мерзавец, шут гороховый".) Ну, ясное
дело - эти ребята рвутся в бой. Ясное дело, главком - предатель, а вдруг
цистерны со спиртом попадут корниловским офицерам... Вот горе-то для
республики... (Взрыв смеха, и опять - грачи под небо.) Инцидент считаю
ликвидированным, товарищи... Читаю последнюю оперативную сводку.
Сапожков вытащил листки и начал громко читать. Рощин отвернулся, вышел
через вокзал на перрон и, присев на сломанную скамью, стал свертывать
махорочку. Неделю тому назад он записался (по фальшивым документам) в
идущий на фронт красногвардейский эшелон. С Катей кое-как было устроено.
После тяжелого разговора у Тетькина за чаем Рощин прошатался весь остаток
дня по городу, ночью вернулся к Кате и, не глядя ей в лицо, чтобы не
дрогнуть, сказал сурово:
- Ты поживешь здесь месяц-два, - не знаю... Вы с ним, надеюсь, вполне
сойдетесь в убеждениях... При первой возможности я ему заплачу за постой.
Но настаиваю, - будь добра, сообщи ему сейчас же, что не даром, без
благодеяний... Ну-с, а я на некоторое время пропаду.
Слабым движением губ Катя спросила:
- На-фронт.
- Ну, это, знаешь, совершенно одного меня касается...
Плохо, плохо было устроено с Катей. Прошлым летом, в июльский день, на
набережной, где в зеркальной Неве отражались очертания мостов и колоннада
Васильевского острова, - в тот далеко отошедший солнечный день, - Рощин
сказал Кате, сидевшей у воды на гранитной скамье: "Окончатся войны,
пройдут революции, исчезнут царства, и нетленным останется одно только
сердце ваше. |