"Предать Россию, армию, открыть
дорогу немцам, выпустить на волю дикого зверя, - вот, значит, за что вы
деретесь, господин Саблин!.. Нижним чинам, этой сопатой сволочи, еще
простить можно, но вам..." Рощин сам лег за пулеметом (в окопчике, на углу
Малой Никитской, у молочной лавки Чичкина), и когда опять выскочила из-за
дерева тонкая фигура в длинной шинели, полил ее свинцом. Саблин уронил
винтовку и сел, схватившись за ляжку около паха. Почти в ту же минуту с
Рощина сорвало осколком фуражку. Он выбыл из строя.
В седьмую ночь боя на Москву опустился густой желтый туман. Затихло
бульканье выстрелов. Еще дрались кое-где отдельные несвязные кучки
юнкеров, студентов, чиновников. Но Комитет общественной безопасности, во
главе с земским доктором Рудневым, перестал существовать. Москва была
занята войсками ревкома. На другой же день на улицах можно было видеть
молодых людей в штатском, в руке - узелок, в глазах - недоброе. Они
пробирались к вокзалам - Курскому и Брянскому... И хотя на ногах у них
были военные обмотки или кавалерийские сапоги, - никто их не задерживал.
Если бы не контузия, ушел бы и Рощин. Но у него случился легкий
паралич, затем слепота (временная); затем какая-то чертовщина с сердцем.
Он все ждал - вот-вот подойдут войска из ставки и начнут бить
шестидюймовыми с Воробьевых гор по Кремлю. Но революция только еще
начинала углубляться в народные толщи. Катя уговорила мужа уехать, забыть
на время о большевиках, о немцах. А там будет видно.
Вадим Петрович подчинился. Сидел в Самаре, не выходя из докторской
квартиры. Ел, спал. Но - забыть! Разворачивая каждое утро "Вестник
Самарского совета", печатающийся на оберточной бумаге, стискивал челюсти.
Каждая строчка полосовала, как хлыст.
"...Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов призывает
крестьян, рабочих и солдат Германии и Австро-Венгрии дать беспощадный
отпор империалистическим требованиям своих правительств... Призывает
солдат, крестьян и рабочих Франции, Англии и Италии заставить свои
кровавые правительства немедленно заключить честный демократический мир
всех народов... Долой империалистическую войну! Да здравствует братство
трудящихся всех стран!"
- Забыть! Катя, Катя! Тут нужно забыть себя. Забыть тысячелетнее
прошлое. Былое величие... Еще века не прошло, когда Россия диктовала свою
волю Европе... Что же, - и все это смиренно положить к ногам немцев?
Диктатура пролетариата!.. Слова-то какие! Глупость! Ох, глупость
российская... А мужичок? Ох, мужичок! Заплатит он горько за свои дела...
- Нет, Дмитрий Степанович, - отвечал Рощин на пространные рассуждения
доктора за чайным столом, - в России еще найдутся силы. |