В наступившей после полной остановки машины — тишине резко прозвучал щелчок открываемого фонаря. Капитан посидел в своем тесном пилотском кресле, ожидая, пока подойдет его верный Пансо — техник Бойцов.

Несколько минут спустя он уже уверенно шагал по летному полю: высокий, сильный, немного грузный в тяжелом и жестком противоперегрузочном костюме, с удовольствием вдыхая запах нагретой солнцем травы через откинутое забрало гермошлема.

Когда Андрей Арсеньев с мокрой после душа головой, подтянутый, даже щеголеватый, в аккуратно отглаженной форме прошел по коридору мимо первого поста с застывшим у знамени часовым, то почти уже у выхода услышал оклик дежурного офицера:

— Арсеньев! Тебя полковник ищет.

— Ищет?! — возмутился Андрей. — Час назад мог бы поискать где-нибудь над Сухуми. Я же только из душа.

— Ну вот пойди и расскажи ему это, — язвительно посоветовал дежурный.

Андрей быстро перебрал в голове все возможные грехи, за которые могла бы грозить выволочка, и пришел к выводу, что чист как ангел небесный.

— Налет часов прекрасный, ночных вылетов достаточно, дисциплинарных проступков… нет, — с удовлетворением решил он. — Взбучки вроде бы быть не должно, а там, как начальство решит. Ему всегда видней.

Войдя в кабинет командира, Арсеньев четко начал докладывать о прошедшем патрульном вылете, но был остановлен нетерпеливым жестом полковника:

— Знаю, знаю, капитан, что все нормально. У нас ведь система проста, как веник: было бы ненормально — уже бы доложили, а так…

Он устало махнул рукой и доброжелательно взглянул на подчиненного. Арсеньев в глубине души облегченно вздохнул.

— Я тебя за другим звал, — продолжил командир. — Ты видел, там почти на краю летного поля табор цыганский?

— Нет, товарищ полковник, я заходил на посадку с запада, и если он там, — он кивнул в сторону, куда указала рука командира, — то промелькнул так, что не заметишь.

— Точно, Андрей. Что-то я действительно… Устал видно. Как бы ты его увидел? Понимаешь, я тут вчера допоздна засиделся, а цыгане эти такой концерт устроили — прямо театр «Ромэн». С одной стороны, вроде и неплохо, а с другой, — быть им там совсем не положено. Это же почти на границе летного поля. Безобразие! Черт те что развели, понимаешь. Офицеры наземных служб и слышать не хотят о том, чтобы с ними связываться. Говорят: стоит только подойти к табору, как подвергнешься такой атаке женщин и детей, что сразу расхочется объяснять этому вольному народу положения устава караульной службы.

Андрей недоуменно посмотрел на полковника:

— Так чем же я-то смогу вам помочь?

— Ну, ты же у меня умница, Андрюша, — полковник внимательно посмотрел на насторожившегося капитана и продолжил, сбиваясь на просительные интонации, — это, конечно, не приказ — просьба… В общем, сходил бы ты, Андрюша, в этот табор…

Увидев растерянно-протестующее выражение лица Арсеньева, командир поспешил уточнить:

— На разведку, Андрей, на разведку… Ну, а получится, вдруг, так и поговори… Я уж и не знаю, с кем там у них можно разговаривать. Если уж не получится, тогда дам приказ солдатикам… Они, конечно, быстро разгонят непрошеных гостей, но мы люди военные, а потому любим все вопросы решать миром.

Полковник помолчал, поразмыслил и уже через минуту привычным приказным тоном безапелляционно уточнил смысл дипломатической миссии Арсеньева:

— Узнай, капитан, сколько времени им понадобится, чтобы передвинуть стоянку подальше от аэродрома. И вообще! Сколько дней они собираются развлекать нас по вечерам своими вокальными экзерсисами.