– Да уж. – Он покачал головой. – Не знаю, у меня нет опыта в делах подобного рода. Я не специалист в сокрытии улик...

– Никто из нас не специалист. Ни вы, ни я. Мы должны что‑то вместе придумать.

– А у вас есть идеи?

– Не уверен. Я обдумал тут кое‑что, но не знаю, сработает ли это.

– Что, например?

– А если нам вообще пока не сообщать о том, что произошло? Что, если мы до завтра оставим тело в гараже? Тогда мы сможем провести собрание с участием всех постояльцев и объяснить им ситуацию. Попросим их помочь нам и держать язык за зубами. Мы выиграем еще один день и, быть может, сумеем найти преступника. Если мы передадим его полиции вместе с телом, никто не станет копать здесь слишком глубоко.

Он принялся отрицательно качать головой еще задолго до того, как я закончил:

– Сожалею, но это не выйдет. Здесь у нас двадцать человек, каждый со своими проблемами. Было бы несправедливо нагружать их еще и этой...

– У нас просто нет возможности думать о том, что справедливо, а что нет.

– Это не самое важное возражение, – сказал он. – Я могу назвать вам человек пять‑шесть, которые, я вам гарантирую, не станут молчать, даже если мы их об этом попросим. Мерривейл, например. Хелен Дорси, Молли Швейцлер, Фил Роше.

– Ладно, вы правы.

– Что мы можем сделать, так это...

Дверь открылась, и вошел Фредерике. Мы оба повернулись и посмотрели на него.

Его губа больше не кровоточила, но выглядела распухшей, лоб прорезали вертикальные морщины, а глаза утратили выражение абсолютной уверенности, которое раздражало меня в нем больше всего. На лице у него было написано смущение, что придавало Фредериксу более человеческий вид.

Он даже попросил разрешения войти, сказав при этом:

– Не помешаю?

Доктор Камерон посмотрел на меня, как бы ища ответа. Я торопливо проговорил:

– Ну конечно нет. Нам пригодится ваша помощь. Он вошел, закрыл за собой дверь и сообщил:

– Гейл стоит возле тела. Кантер и Дебби Латтимор наблюдают за входной дверью и телефоном. Похоже, на них можно положиться.

– Выяснилось, что у нас больше проблем, чем я думал, Лоример, – обратился к нему Камерон. – Проходите, садитесь.

Фредерике сел на диван рядом с доктором Камероном, тот обрисовал ситуацию, в которой мы оказались, и объяснил, почему мы не хотим говорить правду местной полиции, хотя и не можем придумать взамен ничего убедительного. Он рассказал Фредериксу и о моей идее заставить солгать всех постояльцев и привел свои возражения, закончив:

– Когда вы вошли, я как раз говорил, что мы добьемся этим лишь одного – впутаем тех, кто солжет, а остальным дадим повод чувствовать себя виноватыми.

– Вижу, что был не прав, – согласился я. – Но я не могу больше ничего придумать.

– Нам придется признать, что вы не обычный постоялец, – заговорил Фредерике, – тут у нас нет другого выбора. Мерривейл и кое‑кто еще уже и сами обо всем догадались.

– Ничего не остается, как признать правду и надеяться на лучшее.

– Если мы расскажем правду, лучше не станет. Поверьте мне, кроме неприятностей для нас троих мы ничего не получим. Местной полиции будет легче заниматься нами, чем убийцей, потому что мы будем у них в руках, а убийцу еще нужно найти, и я сомневаюсь, что им это удастся.

– А если мы заявим, что пригласили вас по иной причине? – предложил Фредерике. – Мы не знали, что несчастные случаи подстраивались, а вы занимались чем‑то совсем другим.

Камерон, который уже совершенно покорился судьбе и сдался, сказал:

– А что еще могло быть? Все, что у нас есть, – это несчастные случаи.