Хотя Мег была добра и спокойна по своей природе, она отлично знала, как надо действовать. С Бертой она была знакома еще с тех пор, когда они вместе были девочками. Она отлично знала ее характер. Ей было известно, что она из тех, кто будет суетиться и бегать больше всех, делать вид, что она самая главная и без нее не обойтись, но сделает по возможности меньше.

Молодые и доверчивые служанки столпились вокруг Берты и открыв рты слушали ее невнятную лекцию на тему о том, в каком состоянии находится Алида после родов. Пока они там толпились, Мег взяла нож и, вытерев его, обрезала пуповину мальчика. Это был тот самый нож, которым только что умертвили его мать. Мег слегка беспокоилась за мальчика, потому что, несмотря на свой размер, он лежал тихо и неподвижно, поэтому и занялась им вначале. Если бы у нее было время, она бы как следует отчитала повитуху за то, что та не заботится о ребенке. Но нельзя было терять ни секунды, и большие, сильные руки Мег подхватили вялое и неподвижное тельце.

В тот момент, когда она брала его на руки, оба младенца сжали ручки и ножки, с удвоенным усилием цепляясь друг за друга. Мег положила их рядом – они крепко сцепились и затихли. Положив одну руку на тельце мальчика, а другую – на тельце девочки, она попыталась раскатать, их в стороны, но они держались крепко. Они не плакали, а цеплялись друг за друга.

Выпрямившись, Мег стояла и в удивлении взирала на это чудо. Насколько ей было известно, новорожденные или плачут, или спят. Иногда они рождаются ужасно голодными, а иногда – нет. Но ей никогда не приходилось видеть, чтобы сразу же после рождения двое младенцев так.явно бодрствовали. Они смотрели друг другу в глаза и прижимались друг к другу. Если бы у них кожа была не разного цвета, они казались бы одним существом и было бы невозможно сказать, где кончается одно и начинается другое тело. Мальчик был гораздо больше девочки, но в данный момент – гораздо слабее. Она обнимала его с явно покровительственным видом.

– Значит, вместе быть хотите, да? – прошептала Мег. Она обрезала вторую пуповину, потом аккуратно подхватила обоих детей и устроила их у себя на руках.

Ей было хорошо с этими детьми. Да, хорошо. Кончина собственных детей страшно потрясла ее, и она до сих пор не пришла в себя. И йот наконец у нее на руках были дети.

Но эти двое ей не поверили. Казалось, они думали, что она опять начнет пытаться их разделить, поэтому они держались друг за друга с такой силой, как будто запрещали кому бы то ни было разлучать их.

– Ну, хорошо, хорошо, – баюкала она их. – Я не дам вас в обиду. Они вас не разлучат. Я защищу вас. Я не дам никому вас тронуть.

Дети успокоились и расслабились у нее на руках, как будто поняли, что она им сказала.

Больно было Алиде. Это ей казалось, что ее тело вспороли, что у нее вываливаются все внутренности. Она всегда гордилась тем, что рожает легко, и презирала тех женщин, которые орали и вопили из-за такой мелочи, как роды. И вот она обнаружила, "то сама кричит во всю мочь. Она сходила с ума от боли, хватаясь за свой живот, чтобы убедиться, что он цел, что его никто не резал. Ей казалось, что из него хлещет кровь, что он разорван, вспорот. Боль была непереносима, она истерически визжала от боли. Повитуха и служанки в смятении пытались понять, чем это вызвано, совершенно забыв при этом о детях.

Придя наконец в себя, Алида сказала, что хочет посмотреть на сына. Не может быть, чтобы женщина, вытерпев такое, не получила то, что она хочет. Алида никогда не сделала Господу ничего, чтобы он был настолько жесток и послал ей еще одну дочь.

После слов Алиды в комнате мгновенно воцарилась тишина.