Я предложил обратиться в полицию. Должно быть, мы неосознанно гнали от себя эту мысль, потому что полиция ассоциируется с преступлением или с чем-то уж совсем страшным. Мы направились в ближайший участок. Но, придя, сразу почувствовали нелепость нашего прихода: явились двое, папаша и сынок, и хотят, чтобы государственная полиция занялась поисками какой-то старушки. Она, видите ли, куда-то запропастилась. Разинув рот и собираясь задать вопрос полицейскому, я вдруг спросил отца:

— А мама? Почему она не приехала?

— Мама? Дело в том, что она не в лучшей форме.

Я ничего не ответил. Отцовский ответ меня озадачила. Как я уже говорил, отец ничего не сообщал напрямую. Потом я узнал, что он уже несколько недель скрывал от меня, что происходит с мамой, — иначе говоря, оберегал меня. Получалось, что отец умеет заботиться о других; это меня тронуло. Но в нашей ситуации что-либо скрывать стало невозможно. Жизнь взяла нас в оборот, пришло время называть вещи своими именами. Оказалось, что с матерью творится неладное. Я ни о чем не догадывался. Критикуя других за черствость, гордясь тем, что я такой заботливый внук, на деле я тоже, как выяснилось, жил сам по себе, никем не интересуясь. И в своем одиночестве, которое я ощущал очень остро, виноват был я сам — дитя эпохи, когда ничто, никакая идея не в состоянии объединить людей. Война, политика, свобода, даже любовь обесценились, чтобы не сказать поблекли до неразличимости. Единственное, чем мы богаты, так это пустотой. Есть в этом даже что-то уютное — будто медленно погружаешься в сон. Мне живется плохо, но моя неприкаянность вполне терпима. Мы с ней путешествуем налегке, не обремененные багажом. Когда я узнал, что мать больна, все сразу стало понятно: я ни о чем не догадывался, потому что между мной и реальностью стояла стена.

С реальностью я столкнулся теперь в комиссариате. Лица некоторых полицейских озадачивают своей невозмутимостью: кажется, им все нипочем. Каждый день они сталкиваются с самыми невероятными ситуациями, с самыми дикими поступками, так что все нелепости человеческого поведения у них как на ладони, и ничем их не удивишь. Объяви мы, что бабушка улетела на Луну, чтобы приготовить мусаку с козьим сыром, они бы и бровью не повели. Я вообще подозреваю, что функция дежурного полицейского состоит в том, чтобы отшивать жалобщиков. Как вышибала в ночном клубе, он сортирует заявления: это принять, а это завернуть.

— Ваша мать совершеннолетняя? — спросил полицейский у моего отца, и я не очень понял, издевается он или у него от бюрократической работы случилось размягчение мозга.

— Простите?

— Я спрашиваю, совершеннолетняя ли ваша мать.

— Но позвольте… это ведь моя мать… Как она может быть несовершеннолетней?

— Здесь вопросы задаю я.

— Вы что, надо мной смеетесь?

— Послушайте, месье, не советую разговаривать со мной в таком тоне, иначе я буду вынужден вызвать моих коллег. Я задал вам простой вопрос, и если вы не хотите на него отвечать, можете идти.

— Ну ладно, хорошо. Да, моя мать совершеннолетняя.

— В таком случае мы ничем не можем вам помочь.

— Но ей под девяносто! Наверняка с ней что-то случилось. Ей нужна помощь. Надо что-то сделать, я не знаю… Объявить в розыск..

— Это невозможно, месье. Вы мне только что сказали, что она совершеннолетняя. Мы не разыскиваем совершеннолетних.

— Черт подери! Ей столько лет! Какое же это совершеннолетие?

— Возьмите себя в руки, месье.

Я шепнул отцу, что лучше не скандалить в полицейском участке. Мы явно имели дело с мерзавцем, который решил поиграть у нас на нервах.